Под редакцией проф. А. В. Павловской и канд. полит. наук Г. Ю. Канарша
Сайт создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №13-03-12003в)

Главная/Народы Востока/Восточная Азия/Япония в сравнительных социокультурных исследованиях (реферативный сборник)/

Липсет С. М. Традиция и современность в Японии и Соединенных Штатах

Один из крупнейших американских политологов, профессор Стэнфордского университета, С. М. Липсет отмечает, что и в Японии, и в США модернизация проходила очень быстрыми темпами. Часто причины этого явления в Америке объясняются ее «малой обремененностью» доиндустриальными традициями, отсутствием в обществе институционального наследия феодализма и ценностей аграрного общества. В прошлом многие западные ученые признавали социокультурные традиции доиндустриальной Америки (эгалитаризм, индивидуализм, демократизм) оптимальной базой для развития современного общества и считали, основываясь на этом, необходимым для всех модернизирующихся обществ избавление от феодальных традиций. Но представление о том, что «позднефеодальные структуры и ценности препятствуют развитию современного индустриального общества, во многом было опровергнуто историей Японии, страны, которая наиболее преуспела в развитии экономики в послевоенную эпоху» (Lipset, 1987: 2).

Модернизация Японии не была похожа на самостийно развивавшуюся модернизацию в западноевропейских странах и не соответствовала тем стереотипным представлениям об этом процессе, которые сложились на основе опыта Европы и Америки. «Япония модернизировалась экономически, сохранив в то же время многие черты своей доиндустриальной культуры» (там же).

Вплоть до середины XIX в. социальная структура токугавской Японии оставалась феодальной. Страна была более богатой, более урбанизированной, имела более высоко образованное население, чем США и Европа в начале XIX в., но культура ее скорее напоминала культуру Европы эпохи Возрождения. Структура общества была крайне иерархичной, в ней особое значение придавалось взаимным обязанностям нижестоящих и вышестоящих. Считалось, что первые должны проявлять почтение и уважение ко вторым и быть преданными им, в то время как те должны отвечать на это отношение покровительством и поддержкой. Столкнувшись с угрозой со стороны Запада, японская элита решила встать на путь модернизации и хотела избегнуть длительного и опасного эксперимента по разрушению феодализма. «Если считать, — заявляет Липсет, — что индивидуализм, эгалитаризм и либерализм (слабое государство) высоко эффективны для экономического развития, то Япония была в наиболее невыгодном положении, чем большинство стран» (там же). В стране сохранялось сильное статусное сознание, политическая централизация и совсем немыслимый по западным стандартам группоцентризм. После революции Мэйдзи (1867–1868) страна сознательно стала искать пути реорганизации своей структуры с целью создания благоприятных условий для промышленного развития. Дабы избегнуть больших социальных недовольств и беспорядков, которые могли возникнуть в обществе в процессе быстрых и радикальных перемен, правящая элита Мэйдзи пошла по пути реставрации престижа императора, повышения его роли в обществе, оживления синтоизма, подчеркивания особого значения преданности государству и создания сильной армии. В Японии появились университеты. Столкнувшись с необходимостью реорганизации старой статусной системы, помещавшей дельцов, банкиров и торговцев на низшие ступени иерархической лестницы, правящая элита Мэйдзи начала поощрять самураев к занятию бизнесом, способствуя тем самым «соединению» в статусном сознании новых и традиционных ценностей.

Фундаментальное различие в процессе модернизации между Японией и США состояло в том, что японская правящая элита сознательно прилагала усилия для слияния традиционного и современного. Японцы продолжали и продолжают сегодня сохранять ценности и институты, которые с точки зрения западных теорий рыночной экономики кажутся бессмысленными. Япония и в наши дни остается обществом, придающим особо важное значение иерархии, долгу, обязанностям, консенсусу, группам принадлежности, подчинению личности интересам группы. Очень часто в конфликтных ситуациях японцы прибегают к неформальному механизму принятия решений. Однако большая преданность группам препятствует развитию в стране подлинно гражданского сознания. В США же в противоположность японским установкам на консенсус и гармонию господствует «комбинация» капиталистических и протестантско-сектантских ценностей, способствующая развитию конфликтных отношений.

Хотя сегодня Япония — высокоурбанизированное индустриальное общество, в стране сохраняются многие неформальные практики и нормы манориального общества, общества мелких городов, в частности, почти совсем игнорируются договорные отношения между рабочими и предпринимателями, существует нечто похожее на вассально-патриархальные отношения, иерархия до сих пор остается важным средством для определения японцем стиля своего поведения в межличностном общении, половозрастная дифференциация и неравенство сохраняют свою силу в обществе. С точки зрения этих норм и практик общественной жизни, Америка полностью противоположна Японии. В двух странах сложились и разные взгляды на роль и место государства: в США — это классическая либеральная идеология антиэтатизма laissez-faire, в Японии же — идеология сильного государства, сохранившей в себе традиции централизованной монархии. Индустриализация Японии планировалась и до сих пор планируется правительством, государством.

Распространено мнение, что, развиваясь экономически, позднее вступившие на путь индустриального развития страны «должны становиться современными, индивидуалистическими, меритократическими. Иными словами, они должны напоминать Америку... Лидеры Мэйдзи... сумели использовать японские традиции так, что это помогло им осуществить индустриализацию. Но хотя США не планировали свой рост, их экономическое развитие также причинно связано с традицией, с уникальной протестантско-сектантской традицией» (там же: 5). В Америке традиционализм в религиозной форме помог модернизации страны, способствовал развитию капиталистического конкурентного общества, индивидуализма и рыночного рационализма, но он нес с собой и сохранение других ценностей доиндустриального Запада, проявивших себя вполной мере в последние годы. По значению и месту религии в жизни страны «Америка более традиционное общество, чем Япония или Западная Европа» (там же). Многие традиционные ценности, судя по опросам общественного мнения, более живучи в США, чем в Японии.

Липсет подчеркивает полную неправомочность утверждения, «будто Япония являет собой исключение из теории, предполагающей необходимость перехода от традиции к современности, поскольку сохранила многое из системы ценностей, ассоциируемой с феодализмом. Каждая индустриальная страна представляет собой комбинацию традиции и современности» (там же: 6). Развитие — это продукт определенных традиций, которые питают рациональное экономическое поведение. С наибольшей силой этот процесс проявился в Северной Европе, Северной Америке и Японии. Когда новое появляется как результат правильного взаимодействия его со старым, многих социальных напряженностей, возникающих в процессе изменения и приспособления к новым формам поведения, можно избежать, «если обществам удастся связать новое со старым, если они сохранят важные элементы предшествующих стадий развития» (там же).

«С точки зрения различных индикаторов «традиционализма»... Япония и Америка очевидно более традиционны, чем европейские культуры, хотя технологически более современны или развиты, чем они. Если способность сохранять традиционализм связана или идентифицируется с консерватизмом, тогда обе страны — консервативны» (там же).

США и Япония консервативны и с политической точки зрения. Концепция американской «исключительности» появилась впервые во время дискуссий о том, «почему в США нет социализма», «почему США — единственная индустриальная страна, в которой не существует крупной социалистической или рабочей партии». И хотя социалистическая партия в Японии существует, в 1985 г. она отказалась от приверженности марксизму и доктрине классовой борьбы. Профсоюзы как организации классовой солидарности рабочих в Японии и США слабее, чем во многих других развитых странах.

Понимание и содержание консерватизма различно в двух обществах. В Японии, как и в постфеодальной Европе, консерватизм ассоциируется сзащитой альянса между государством и религией, троном и алтарем, поддержанием элитарных ценностей и использованием государственного аппарата для защиты национальных целей. В Японии это означало со времени революции Мэйдзи прежде всего опору на государственную бюрократию и политиков, сознательно делавших ставку на плановое использование национальных ресурсов для экономического роста, а в довоенные времена и для укрепления военной мощи. Предприниматели были более либеральны, более склонны поддерживать принципы laisser-faire и менее милитаристски настроены, чем аристократия.

В Европе аристократический, базирующийся на традициях аграрного общества консерватизм выступал за сильное государство, поддерживал обязательные коммунитарные ценности аристократии, манора, отличаясь в этом отношении от конкурентных материалистических ценностей капиталистов. Социалисты первоначально отдавали предпочтение сильному государству и программам социального благосостояния, а также демократизации политической жизни и отношений в промышленности.

В Японии постфеодальный консерватизм стимулировал появление государственной опеки экономики и в то же время способствовал сохранению в большей мере принципов «noblesse-oblige» и коммунитаризма в частных организациях, в отношениях между компаниями и наемными работниками. Поэтому прямое государственное вмешательство в сферу социального благосостояния в Японии было слабее, чем в других развитых странах.

В США консерватизм как постфеодальное, коммунитаристское, аристократическое, монархистское и этатистское течение почти никогда не существовал, если не считать его вариантов в некоторых районах американского Юга. Идеологией американизма был либерализм, включавший идеи laissez-faire, антиэтатизма, антиаристократизма, демократии и иногда популизма. Политическая традиция, признаваемая американцами национальной, либеральна в том значении, какое вкладывалось в понятие либерализма в XVIII и XIX в. Американцы относятся подозрительно к государственной власти, признавая более важной свободу личных действий и частного предпринимательства. Составной частью консервативного этатизма в Европе и Японии можно считать социалистическое движение, в Америке же составные части консервативного антиэтатизма — анархистское и либертарианское движения. В США при отсутствии в их культурной традиции постфеодальных («статусных») черт наметившийся в предвоенные годы сдвиг влево, в сторону роста классового сознания, после войны был о нивелирован повышением среднего уровня жизни и увеличением вертикальной социальной мобильности. Центр американской политики переместился вправо, усилились позиции сторонников уменьшения государственного вмешательства, рабочее и профсоюзное движение ослабло: в 1985 г. только 17% американских неаграрных рабочих были членами профсоюзов, сравнительно с 34% в 1954 г. (там же: 7).

Япония во все послевоенные времена экономического роста и процветания имела только консервативные правительства, весьма почтительно относившиеся к экономическому либерализму. Свидетельством этого можно считать самое невысокое среди развитых стран налогообложение и незначительное участие государства в социальном обеспечении. Но японское правительство сохраняет относительно сильную централизацию, бюрократия и политические силы продолжают как и прежде оказывать большое влияние на экономическую политику, в то время как в крупном частнопредпринимательском секторе предпочтение отдается по-прежнему партикуляристскому пониманию обязательств работодателя перед наемными работниками.

«Феодальные или постфеодальные ценности все еще пронизывают жизнь японского общества в той мере, какую невозможно обнаружить у американцев» (там же).

Липсет резюмирует: «Консервативные национальные традиции продолжают по-разному информировать культуру, экономику и политику обеих стран. Однако США все еще сохраняют приверженность сущности буржуазного либерализма; в жизни Японии все еще отражаются нормы постфеодальной аристократической эры Мэйдзи. С точки зрения материальных показателей уровня жизни и политической стабильности обе страны в числе наиболее преуспевающих в мире обществ. Ясно, что достигшие одинакового уровня технологического развития и экономического успеха общества могут оставаться культурно различными» (там же: 8).

М. Н. Корнилов

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Lipset S. M. Tradition and modernity in Japan and the United States // JHJ bull. Tokyo, 1987. Vol. 7. N l. P. l–7.