Под редакцией проф. А. В. Павловской и канд. полит. наук Г. Ю. Канарша
Сайт создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №13-03-12003в)

Главная/Народы Востока/Восточная Азия/Япония в сравнительных социокультурных исследованиях (реферативный сборник)/

Япония и Китай в культурно-компаративистских исследованиях китайских ученых

В работах китайских исследователей, посвященных кросскультурным сравнениям Японии и Китая, особое внимание уделяется проблемам культурной предопределенности сделанного ими в новое время социального выбора. Культура — это исторически сложившаяся устойчивая система разнообразных элементов, в которой важное место принадлежит общности языка, духовного склада, обычаев, привычек народа, создавшего ее. Когда в новую систему проникают элементы чужеземной культуры, они непременно «перемалываются» в соответствии с присущими ей принципами и требованиями.

С точки зрения научного сотрудника Хуадунского педагогического университета (Шанхай) Чэн Банхэ (Чэн Банхэ, 1988), истоки различий между культурами Китая и Японии можно проследить на основе сопоставления разного рода исторических и географических факторов. Если согласиться, пишет он, с распространенным среди китайских ученых представлением о том, что существует некое «внутреннее культурное ядро» определенного региона (в данном случае Восточной Азии) и его «внешняя оболочка», то огромную разницу в характере культурных традиций обеих стран следует связать с тем, что Китай — это «первородная культура внутреннего ядра», а Япония — «дочерняя культура внешней оболочки». Автор приводит «биологическое» сравнение между мандарином и апельсином, которые относятся к цитрусовым, однако «апельсин — это подвид мандарина». Это, однако, не означает, что правомерно рассматривать японскую культуру в качестве какого-то провинциального варианта китайской культуры. Дело в том, что любые культуры существуют в процессе непрерывной циркуляции, и «первородная», попав однажды на чужую почву, естественным образом изменяется сама. В Японии заимствованные элементы китайской культуры творчески перерабатывались и органически включались в ее культуру, которая только приобретала еще большую самобытность. По словам исследователя, возникал «эффект двустороннего зеркала» (там же: 47).

«Первородная, исходная» культура, как правило, дольше сохраняет консервативные традиции, а «дочерняя, трансформирующаяся» отличается большей мобильностью.

Основные различия в культурах двух стран концентрируются в ряде составляющих их элементов, которые автор представляет в виде трех оппозиций.

1. «Ли» (ритуал, правила, этикет) — «чи» (стыд).

Американская исследовательница Рут Бенедикт впервые ввела в научный оборот понятия «культура вины» и «культура стыда» в применении соответственно к западной и японской. Вопрос о том, какой «культурный элемент» в японском обществе несет функцию контроля, разрешается ею в пользу «сознания стыда». Японская культура делает особый акцент на сохранении «душевного спокойствия перед небесными духами» и чистой совести. В ней четко просматривается тесная связь между категорией «стыда» («чи») и присущим японцам «религиозно-мистическим сознанием» («шэнь дао» — «божественный путь»). «Стыд» проявляется также в форме страха перед общественным мнением и придании ему большого значения. «Сознание стыда», по всей вероятности, связано и с получившим широкое распространение в Японии обычаем самоубийства, поощрявшимся как выражение раскаяния за совершенное злодеяние. В отличие от японской культуры «стыда», в китайской традиционной культуре все строилось на соблюдении ритуала («ли»). В принципе правила диктовали все: не только поведение на людях и церемонии общения друг с другом, но и отношения людей в семье, формы выражения мысли, даже строй фразы, произнесенной в той или иной ситуации, заранее регламентировались и достаточно четко обусловливались. Если остро развитая у японцев чувствительность к «стыду» и придание ему большого значения издавна поддерживали гармонию в японском обществе, то культура «ли» в течение длительного времени гарантировала стабильность в китайском обществе. Конфуцианский «порядок» на основе соблюдения «ли» играл огромную роль как средство организации социума.

Таким образом, предписания «ли» регулировали поведение людей сообразно положению в социальной иерархии, их общественные обязанности. Законы государственного управления также воспринимались в значении выработанных самой жизнью общезначимых общественных норм. «Ли» рассматривались как регуляторы всей человеческой деятельности.

Китайская культура «ритуала» и японская культура «стыда» имеют существенные отличия. Само по себе понятие «ли» отчетливо передает содержание системы феодальных порядков. Оно включает различные общественные слои — от правителя в качестве главного субъекта, который должен осуществлять принцип «ли», до его подданных.

Каждый член общества должен соблюдать соответствующие его месту в иерархии ритуалы, это означало, что он ни при каких обстоятельствах не должен переходить границы четко очерченных рамок ни в экономическом, ни в политическом отношении. Таким образом, культура «ли» — это классический тип культуры «внешних ограничений» («вай чжиюэсин»). Согласно Конфуцию, все отношения в обществе должны строго регулироваться определенными нормами, призванными обеспечить неукоснительное подчинение младших старшим и подданных государю. В связи с этим человек в своем поведении в обществе должен всегда руководствоваться сложным комплексом различных правил, сконцентрированных в принципах «ли». Эти правила — отражение этических норм патриархального общества, в котором отношения между государем и подданными уподобляются отношениям в гармоничной семье. С помощью «ли» можно без какой бы то ни было «посреднической силы» задушить (подавить) любые «отклонения» в поведений. На еретика, вознамерившегося нарушить установленные предписания, обрушивалась вся власть абсолютизма, и поэтому такого рода отступничество не могло сколько-нибудь серьезно поколебать эту традиционную систему. Непререкаемость исполнения, предписаний обеспечивается принуждением, поэтому совершенно очевидно, что культура «ли» носит типично феодально-абсолютистский характер.

В отличие от китайской категории «ли» в понятии «стыд» («чи») конкретные следы феодальной идеологии ясно не прослеживаются. Если «ли» обозначает некую деятельность, то смысловое содержание «чи» выражает чувство. В «ли» сконцентрирована реальная идеологическая сущность феодальной системы общественных отношений, а «чи» передает состояние духа, настроение, переживание, собственный опыт, содержит определенную тайну. Какое-либо принуждение извне в японской культуре будто скрыто легкой завесой, и если оно есть, то завуалировано, поскольку «стыд» («чи») выполняет посредническую функцию в деле достижения контроля над обществом. В Японии культурные ценности «понимания стыда» и «сознания вины», глубоко внедрившись в подсознание, стали той нравственной основой, на базе которой осуществляется общественный самоконтроль и формируется культура «внутренних ограничений» (нэй чжи юэсин). В китайском обществе при господстве патриархальных порядков особенно высоко почитали «ли». Так как в древнем Китае вся жизнь человека проходила в патриархальной семье, для поддержания в обществе спокойствия упор делался на этических нормах «почитания императора» и «сыновней почтительности». Японское общество нельзя назвать строго патриархальным, в нем не было социальной базы для внедрения чего-то, подобного «ли». Китайскую культуру можно отнести к автократическому типу, а японскую — полуавтократическому (там же: 49).

2. «Сяо» (покорность и почитание родителей) — «чжун» (лояльность, преданность).

Обычно, рассуждая о китайской культуре, исследователи ставят эти два понятия рядом, хотя между ними есть различия. «Сяо» — это китайская культура, а «чжун» — японская, существующая как дочерняя, измененная форма традиционной культуры Китая. «Сяо» означает подчинение старшему, почитание родителей. Используя современную терминологию, это пожизненное безоговорочное служение родителям и старшим по возрасту. В расширительном толковании все, что относится к почитанию старших, называется «сяо», поэтому у некоторых сложилось впечатление, что это олово означает «подчинение братьям». В китайской культуре «сяо» занимает важное место, поэтому в древности при отборе и выдвижении чиновников на должности в большей мере руководствовались этим критерием, чем талантами и способностями.

«Сяо» рано стало известно в Японии. Уже в 757 г. был издан императорский указ, предписывавший изучение и соблюдение «сяо» и других добродетелей согласно классическому конфуцианству канону «в императорском дворе и в народе, в столице и в провинции» (там же: 50).

В Японии среди основных элементов конфуцианской культуры («чжун», «сяо», «ли», «и» и др.) особо выделялась категория «чжун», которая в соединении с другой ранее упоминавшейся категорией «чи» (стыд) сыграла важную роль в японской культуре. «Верность коллективу», внимание к человеческим отношениям, вера в справедливость, чувство вины, стыд, стремление ни в коем случае не беспокоить людей, никого не обременять своими заботами, деликатность в отношении других. Все эти качества аккумулировались в народе веками. Можно с уверенностью заключить, что «лояльность» — это в действительности типичная черта традиционной японской культуры. Она включает «верность отцу», «верность императору», коллективу и многое другое. Традиционный принцип японской «лояльности» — «один слуга не служит двум господам». Свою силу он не утратил и в наши дни.

Самый важный для японца объект преданности — это его группа. В Японии люди от рождения до смерти стремятся служить изо всех сил и от всей души этому неизменному принципу.

Доцент фуданьского университета Чэнь Цзисинь (Чэнь Цзисинь, 1989) пишет, что психология групповой преданности и определенная мотивация поведения каждого члена группы, характерные для японцев, похожи на функционирование таких «биологических коллективов» (пчелы, муравьи и т.п.), в которых предопределена жертвенность отдельной особи ради сохранения общности. Конечно, сильный упор на идеи «групповой преданности», естественно, ущемляет в какой-то мере свободу отдельной личности.

Безраздельная преданность своей компании часто оборачивается полным подавлением индивидуальных интересов работника. Он целиком втянут в дела фирмы и подчинен им. Все сослуживцы в курсе его дел — практически нет никаких личных секретов; если на рабочем столе не лежит семейная фотография, то другие будут смотреть на него с подозрением. Благодаря установленному неусыпному контролю за человеком у него с малых лет постепенно формируется привычка к тому, что все лучшее должно быть отдано коллективу и интересы его выше личных. «Индивидуализм считается порочным лжеучением, и поэтому японцы, представляясь, вместо того, чтобы назвать себя по имени и фамилии, сообщают должность и место работы» (там же: 51).

Очевидно, что идеология «чжун» (преданность) в действительности является разновидностью идеи коллективистской, которая несовместима с индивидуализмом. Эта идеология распространилась и укрепилась в народе за счет пожертвования личной свободой человека. Сила этой коллективистской идеи позволила Японии превратить каждого работника в «самурая XX в», действующего точно и энергично в соответствии с поставленной целью, что обусловило в конечном счете столь поразительный экономический взлет Японии.

Конечно, в Китае такая черта, как «преданность группе», тоже в чести, однако в прошлом для китайца в слове «чжун» всегда был подтекст — «верность императору, господину». Тот широкий смысл, который придавался концепции «преданности группе» в Японии, вовсе не популяризировался в традиционной китайской культуре. «Преданность господину» («чжун») и «почитание родителей» («сяо») были неразделимы, но идея «сяо» глубоко укоренилась в умах китайцев, а «чжун» не удалось пустить столь глубоких корней.

В Китае «чжун» переодически подвергалась критике со стороны интеллектуалов, а установка «сяо» (почитание родителей) всегда находила безоговорочную поддержку и по сравнению с «чжун» имела более крепкую социальную базу.

3. «И» (справедливость) — «и ли хэи» (и справедливость, и выгода).

В древнем Китае, в классическом аграрном обществе политика определялась формулой «ценить крестьян, прижимать торговцев», и так продолжалось больше тысячи лет. В китайском феодальном обществе правящей класс считал, что коммерция «приносит неисчислимый вред стране и народу», поэтому сельскому хозяйству руководство страны уделяло основное внимание, а первенство коммерции почиталось губительным. Политика «ценить крестьян, прижимать торговцев» превратилась в основную государственную политику, которая строго соблюдалась и была неизменной в годы правления многих династий. Конечно, этот принцип первоначально был в основе экономической политики феодального Китая, но позже глубоко внедрился в теорию, сформировав феодальное представление о долге и выгоде. Конфуций раньше других дал морально-этическое выражение его. Хотя он изредка и говорил, что «исполнение долга приносит пользу», однако в основном проповедовал, что «благородный муж знает только долг, низкий человек знает только выгоду» (там же: 52).

Нельзя отрицать, что, хотя представления о долге и выгоде в древнем Китае опирались на экономическую политику «крепить корень, давить верхушку» и «ценить крестьян, прижимать торговцев», ее смысл не ограничивался деятельностью по подавлению коммерческой активности. Главное состояло в том, что наперекор здравому смыслу отрицалась необходимость развития промышленности и торговли, и все, что олицетворяло «дух коммерции и выгоды», представлялось аморальным.

Господствовавшие в древнем Китае представления о долге и выгоде включают, во-первых, требование экономного расходования средств, неприятие оборота денег; во-вторых, призыв смириться с бедностью, радоваться истине, презирать стремление к выгоде; в-третьих, стремление к «золотой середине», к умеренности, воспитание чувства отвращения к конкуренции. Каждому типу производства непременно соответствует определенная идеологическая модель. Мир восточного сельского хозяйства, сформировал «культуру долга». Напротив, в западных обществах уже в средние века была сильно развита товарная экономика, «коммерческий дух», которые породили «культуру выгоды», Там для этого, в отличие от Китая, была «культурная почва». Японское общество существовало в окружении восточной аграрной культуры, что предопределило особый характер его культуры. Однако, поскольку Япония находилась не во «внутреннем ядре», а на «внешней оболочке» культурного региона, идеология «культуры долга» была здесь значительно ослаблена.

«Культура долга» в Японии изменилась и практически была сведена на нет, что обусловлено также и социальными причинами, в частности, инициативностью и активностью торговцев. Кроме того, Япония пошла по пути заимствования западной культуры, благодаря чему она превратилась в современное государство.

Китай в силу своеобразия своей культуры, построенной на господстве закоснелой конфуцианской догмы и консервативного аграрного строя, с огромным трудом воспринимал элементы западной культуры, в особенности связанные с капиталистическими идеями. Япония, пройдя «подготовительную школу коммерции», органично впитала влияние Запада, не потеряв ни на йоту своей самобытности.

Р. И. Котова

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Чэн Банхэ. Вэньхуа лейсин, гэчжи юй шэхуй фачжань – Чжун Жи вэньхуа бшзяо чутань // Шэхуй кэсюе. Шанхай, 1988. № 4. С. 46–52. Кит. яз.

Тип и своеобразие культуры и развитие общества — предварительное сравнение китайской и японской культур.

Чэнь Цзисинь. Чжун, жи, си цзиньдайхуа моши чжи бицзяо // Шэхуй кэсюе. Шанхай, 1989. № 1. С. 48–53. Кит. яз.

Сравнение китайской, японской и западной модели модернизации.