Никитина Э. В. Генезис понятий менталитета и этноменталитета
В психологической, культурантропологической и философской литературе все реже встречаются понятия «национальный характер», «психический склад нации», «базовая и модальная личность». Для обозначения психологических и мыслительных особенностей этнических общностей широко используется более подходящее слово «менталитет».
Трудно переводимое на иностранные языки французское «mentalitе» по смыслу наиболее соответствует русскому «миропониманию». Если рассматривать этносы как социально-экономические единицы, то необходимость выделения их ментальностей как стабильного качества отпадает (см.: Российская ментальность, 1994). Однако при определении этноса как группы, главной характеристикой которой является осознание людьми своей принадлежности к ней, именно менталитет становится основным предметом этнопсихологического и социально-философского исследования.
Емкое и пластичное понятие «менталитет» охватывает все стороны человеческого бытия и применительно к нации проявляется в политическом, культурном, экономическом, религиозном, трудовом, гендерном и других аспектах — во всех слоях и на всех этапах исторического развития народа. Менталитет — это интегральная характеристика людей, живущих в определенной культуре, которая позволяет описать их своеобразное видение окружающего мира и объяснить специфику реагирования на него. Он раскрывается через систему взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях, верованиях, традициях, задающую вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей и характерные для народа убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие один этнос от другого.
Как родовое понятие этнический менталитет включает в себя высшую форму — национальный менталитет. На уровне национального менталитета больше рационального, гражданственного, нежели эмоционально-интимного, связанного с самобытностью этнической культуры. Применение понятий «этноменталитет» и «национальный менталитет» в качестве синонимов в настоящее время выглядит спорным, поскольку в современной научной литературе в термине «национальное», согласно этатистской и общецивилизационной его трактовке, на передний план выдвигаются не этнические, а гражданственные признаки (Габитов, 2013: 50). Под нацией понимают государственно-гражданскую общность, основанную на правах человека, а общегражданскую ментальность, характеризующуюся осознанностью и ценимостью личностью своей причастности к единой гражданской общности, к государству, называют национальной идентичностью (Абылхожин, 1997: 87).
С преодолением этничности в пользу общегражданской нации связывается расцвет демократии в России и на политическом уровне. По данным ЕВРОСМИ.RU от 23 августа 2011 г., слово «национальный» по личному указанию президента Дмитрия Медведева и премьер-министра Владимира Путина должно использоваться только в отношении всего государства в целом, а конфликты, вспыхивающие на национальной почве, должны называться «межэтническими». По замыслам российских государственных деятелей, это поможет устранить этнические преимущества или этнические преграды.
Многие современные исследователи усматривают в многоплановости и объемности терминов «ментальность» и «менталитет» достоинство, позволяющее использовать их в широком диапазоне и удачно соединять психологический анализ с философским пониманием сущности человека. При исследовании менталитета этнических общностей таким размытым способом его зачастую неверно сводят к национальному характеру. Однако ментальность есть не набор характеристик, а система взаимосвязанных представлений, регулирующих поведение членов этнической группы. Как отметил Ю. В. Бромлей, национальный характер — присущие данной этнической общности специфические социально-психологические черты (цит. по: Кочетков, 2002: 63). Его особенности не затрагивают основ психики людей, гносеологического аспекта восприятия внешнего мира, основных форм логического мышления, одаренности. Они определяются не биологически, расово, генетически, а социальными факторами. Психический склад нации проявляет себя в специфических привычках, обычаях, традициях, вкусах. Понятие национального характера намного уже понятия национального менталитета. Со сложившимися чертами этнического характера индивид не рождается, он приобретает их в процессе воспитания, они — продукт внешних условий. Этого нельзя сказать об этническом менталитете: предпосылка определенной манеры мышления, особого склада ума в человеке имеется изначально.
В понятие «менталитет» включаются элементы и обыденного, и теоретического сознания. Это делает трактовку понятия «менталитет» близкой к трактовке понятия «национальное самосознание» и «общественное сознание», которые понимаются как массовое сознание в определенном исторически обусловленном пространстве и времени. Но менталитет все-таки не идентичен общественному сознанию, а характеризует лишь специфику этого сознания относительно общественного сознания других больших групп людей, как этнос или нация.
Некорректно приравнивать этноменталитет и к национальному самосознанию. Национальное самосознание определяется средой, ее установками, а не генотипом или подсознательными элементами. Его структура формируется только в процессе социализации, целенаправленного воспитания и обучения. Национально-этническая самоидентификация приобретается через постоянное соотношение «мы — они».
Главным выразителем национального самосознания выступает, как правило, интеллигенция, особенно гуманитарная, но до высших этажей духовного производства (науки, искусства, религии, философии) содержание этнической ментальности доходит уже в переработанном, изменившемся виде. Напротив, носителями и созидателями этноменталитета являются все слои народа без исключения. Обобщая, следует сказать, что в этнический менталитет составляющими компонентами входят национальный характер и национальное самосознание.
Общими социально-психологическими особенностями людей, проживающих в различных историко-культурных пространствах и общественно-экономических формациях, интересовались многие ученые мира. Этнопсихологические наблюдения можно найти в трудах Геродота, Тацита, Плиния, Ксенофонта и других античных историков. Платон считал, что элементы души и соответствующие им нравственные качества отдельного человека типичны для целых государств и народов. В диалоге «Государство» (70–60 гг. IV в. до н.э.) он пишет: «Разве нам, — сказал я (Сократ — Главкону. — Э. Н.), — не приходится неизбежно признать, что в каждом из нас присутствуют как раз те же виды нравственных свойств, что и в государстве? Иначе откуда бы им там взяться? Было бы смешно думать, что такое свойство, как ярость духа, развилось в некоторых государствах не оттого, что таковы там отдельные лица — носители этой причины: так обстоит дело с обитателями Фракии, Скифии и почти всех северных земель, а любознательностью отличаются в особенности наши края, корыстолюбие же замечается всего более у финикиян и у египтян» (Платон, 1971: 228).
Для древнегреческого мыслителя очевидно, что отличия в характере и поведении у представителей разных народов существуют и вырабатываются не столько индивидуально, сколько коллективно, причем приобрести специфические для данного этноса черты невозможно, с ними надо уродиться. Об этом рассуждает Сократ в беседе с Калликлом (диалог «Горгий»): «Пусть решит человек истинно мужественный, следует ли приноровляться к государственному строю своего города, и если да, то ты, Калликл, должен сделаться очень похож на афинский народ, чтобы приобрести его благосклонность и большую силу в городе. <…> Если же ты полагаешь, что хоть кто-нибудь может выучить тебя искусству, которое даст тебе большую силу в городе, меж тем как ты отличен от всего общества, его правил и порядков, — в лучшую ли сторону или в худшую, всё равно, — ты, по-моему, заблуждаешься, Калликл. Да, потому что не подражать надо, а уродиться таким же, как они, если хочешь достигнуть подлинной дружбы афинянами… Вот если кто сделает тебя точь-в-точь таким же, как они, тот и исполнит твоё желание — выведет тебя в государственные мужи и в ораторы. Ведь каждый радуется, когда слышит речи себе по нраву, а когда не по нраву — сердится» (Платон, 1990: 558). Под словами «образ мыслей», характерный для определенного круга людей, которые Платон в своих работах упоминает не раз, скорее всего, имеется в виду то, что мы сегодня называем менталитетом, т. е. специфической манерой мышления социальной или этнической группы.
Научное исследование проблем этнопсихологии и этноменталитета берет начало в Новое время (Ш. Монтескье, К. Линней, Ж. Бюффон и др.). Один из основоположников географического детерминизма Шарль Монтескье попытался объяснить законы и политическую жизнь различных стран и народов исходя из их природных и исторических условий, в духе теории среды. Согласно французскому мыслителю, на жизнь людей влияют климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы и обычаи. Как результат всего этого образуется общий «дух народа».
При выяснении вопроса, предполагает ли ментальность, помимо приобретенного, врожденное знание, немаловажное значение для исследователя имеет научный спор, шедший между двумя видными философами XVII в. Р. Декартом и Д. Локком по поводу врожденных идей. Декарт утверждал, что существует особый род знаний, который не нуждается ни в каких доказательствах. Такие истины, изначально очевидные и достоверные, он именует врожденными идеями, существующими всегда в разуме бога и человека и передающимися из поколения в поколение.
Локк, наоборот, отрицал любую форму врожденности знания и стремился доказать, что идеи приходят всегда и только из опыта. По мнению английского философа, «всеобщего согласия», на которое ссылаются сторонники концепции о врожденных идеях и принципах, в действительности не существует: «врожденные» истины «не запечатлены в душе от природы, ибо они неизвестны детям, идиотам и другим людям» (Локк, 1985: 96–97). Утверждение о врожденных моральных принципах Локк опровергает фактом, что некоторые народы ведут себя прямо противоположно подобным принципам, т. е. совершают злодейские с нашей точки зрения поступки и не чувствуют угрызения совести. По Локку, из опыта добывается абсолютно весь материал для разума и познания: нет повода считать, что душа начнет думать до того, как органы чувств принесут ей идеи.
Если Д. Локк говорил, что сознание новорожденного — «чистая доска», «пустое помещение», то его немецкий современник Г. В. Лейбниц считал, что сознание новорожденного — глыба мрамора с прожилками, которые намечают фигуру будущей статуи. Лейбниц занимает промежуточное положение между Декартом и Локком в споре о врожденных идеях. Локк говорил: «Нет ничего в интеллекте, чего бы не было раньше в чувстве». Лейбниц его опровергал, добавляя: «Кроме самого интеллекта». Из чувств нельзя вывести интеллект, рациональное мышление, утверждал он. Врожденные идеи и принципы могут существовать и существуют в потенциальном, неосознанном виде (врождены привычки, «природная логика», способности и склонности). Лейбниц — рационалист, однако и не против эмпиризма: эмпирические данные осмысливаются на основе абстрактного мышления, способность человека к которому и есть «прожилки».
Признавая факты рефлексии (некоторые продукты деятельности разума могут существовать независимо от чувственности), подвижности внимания и существования психически бессознательного в виде бесконечно малых перцепций, Лейбниц наиболее близко из философов Нового времени подошел к решению проблемы врожденных идей. Тем не менее борьба между концепциями о врожденности и неврожденности знания не прекратилась, идея оказалась живучей и в дальнейшем получила разработку в учении З. Фрейда о бессознательном и К. Юнга — о коллективном бессознательном.
Учения немецких философов И. Канта, И. Г. Гердера, Г. В. Гегеля, И. Г. Фихте стали основой для возникновения первых теорий наций, которые создавали базу для исследований основ менталитета. Кант, занятый поисками общезначимых, необходимых, вневременных законов человеческого существования, определяющих поступки людей, в качестве главного такого закона выводит категорический императив или правило, определяющее форму морального поступка: «Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла иметь также и силу принципа всеобщего законодательства» (Кант, 1965: 499). По Канту, человек поступает нравственно, согласно общепринятым нормам морали, когда возводит в закон своих поступков долг перед человеком и человечеством.
Этический принцип как всеобщая форма нравственного поведения разумных людей исключает возможность безнравственных поступков, зла и несправедливостей, т. е. выступает как регулятор социальных взаимоотношений. Императив предполагает принуждение, ибо он предписывает каждому члену группы совершать такие поступки, которые будут одобрены всеми и пойдут на благо всем. В ракурсе проблемы этнической ментальности категорический императив может рассматриваться как идеальный механизм реализации менталитета в среде представителей любой этнической общности или социальной группы, к осуществлению которого следует стремиться.
С первых шагов становления этнопсихологии крупнейшие её представители изучали именно менталитет, хотя и под другими названиями. Основатели психологии народов — самостоятельной науки в области исследования духовной жизни наций — немецкие ученые второй половины XIX в. М. Лацарус, Х. Штейнталь и В. Вундт, отталкиваясь от идей В. фон Гумбольдта о «духе народа» и языке как самодостаточном продукте творчества народного духа, спорили о таком понятии, как «душа народа».
Психолог, физиолог и философ В. Вундт, автор знаменитого труда «Психология народов», изданного в десяти томах, считал, что высшие психические процессы (речь, мышление, воля) недоступны эксперименту и потому должны изучаться культурно-историческим методом. При изучении психологии народов он исходил из того, что индивидуальное сознание при посредстве языка, религии, жизненных привычек и обычаев связывается с жизнью народа в целом.
В отличие от философа-идеалиста М. Лацаруса, в учении которого понятие «народный дух» как некое единое сверхличностное сознание выступает производным от психологии индивида, Вундт утверждал, что культура и история — истинная общественная жизнь, а не результат сочетания индивидуальных устремлений. Результат поступков отдельных людей всегда выходит за пределы сознательных мотивов и целей. Каждый человек имеет способность к творчеству, а общее сознание сохраняет результаты этого творчества.
По Вундту, этнопсихология должна изучать коллективную творческую деятельность индивидов. Для многих духовных явлений, например, языка, мифических представлений, обычаев, общность является обязательным признаком. Общие представления, чувствования и стремления он рассматривает как содержание души народа. Она так же реальна, как наша собственная душа, делает вывод немецкий ученый, причем реальность души народа изначальна. «Индивидуум не только принимает участие в функциях общества, но в еще большей степени зависит от развития той среды, к которой он принадлежит… Психология народов во многих отношениях, особенно при анализе сложных душевных процессов, может оказывать влияние на объяснение индивидуальных состояний сознания» (Вундт, 2002: 22–23). Замечание Вундта о том, что коллективные представления о мире, формируемые людьми в процессе исторического развития, первичны по отношению к индивидуальному сознанию и психике, может служить отправной точкой при исследовании этнического менталитета.
Г. Лебон в работе «Психология народов и масс» (Лебон, 1995) сделал попытку выделить ряд существенных критериев оценки развития психологии народов. Он указывает, что каждый народ обладает специальным душевным строем, таким же устойчивым, как и его анатомические особенности, от которого происходят его чувства, мысли, его учреждения, его верования и его искусства. Замечание Лебона относится не только к психике человека, но и к выделению его психофизиологических особенностей (биогенетических характеристик индивидуального развития человека). Исследователь неоднократно подчеркивает, что каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как и ее анатомическая организация. В своей работе он обращает внимание на тот факт, что психологические особенности составляют то, что обоснованно называют национальным характером, который образует средний тип, дающий возможность определить психологические особенности того или иного народа. Лебон отмечает, что тысяча французов, тысяча англичан, тысяча китайцев, взятых случайно, конечно, должны отличаться друг от друга. Однако они обладают в силу наследственности их расы общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина, китайца.
Для формирования специфики менталитета народа немаловажны такие показатели, как общие верования, общие интересы, общие оценки складывающихся социальных ситуаций, которые характеризуют разные уровни сознания. Лебон пишет, что, например, французская нация, состоящая из мелких национальностей (пикардийцы, фламандцы, бургундцы, гасконцы, бретонцы, провансальцы), которые имели слишком различные идеи и чувства, могла объединиться в единую французскую нацию благодаря осознанию общих идей, верований, национальных интересов и т. д.
Таким образом, индивидуальное сознание каждой личности, трансформируясь в сознание всего народа, явилось важной составной частью формирования менталитета французской нации. Тот же самый процесс Лебон отмечает и при создании английской нации, когда у англосаксов, нормандцев, древних бретанцев образовался однородный тип нации благодаря осознанию ими образа своих действий, который был приблизительно одинаков. Существенную роль наследственных накоплений, которые придают психическому складу народа большое сходство и большую прочность, обеспечивая ему в то же время громадную силу. Наследственные накопления (точной расшифровки этого понятия Лебон не сделал) создали величие Рима в древности, превосходство англичан в наши дни. Исследователи считают, что под наследственным накоплением следует понимать различные виды поведения как отдельных индивидов, так и поведение народа в целом (Душков, 2003: 391).
Более глубокое влияние на формирование этноменталитета имеют такие показатели, как национальное чувство территории, экономический потенциал нации, интенсивность развития производительных сил и производственных отношений. Преобразующим фактором в менталитете народов выступает социально-национальная активность народов, являющаяся существенным элементом цивилизации как внешнее проявление души и духа народа. Национальная жизнь индивида в социуме и выполняемые им социальные функции обеспечивают формирование и закрепление свойств, которые образуют его психологический склад. В «Психологии народов и масс» Лебон пишет: «То, чего не может дать никакое образование (потому что их создаёт одна только наследственность) — это формы мышления, логика, и, главным образом, характер… Только на внешний взгляд народ круто переменяет свой язык, свой государственный строй, свои верования и своё искусство. Для того, чтобы произвести подобные перемены в действительности, нужно изменить его душу» (Лебон, 1995: 29).
Основательное значение для развития исследований в области этнопсихологии имели учения о бессознательном З. Фрейда и К. Юнга. В статье «Психология масс и анализ человеческого Я» (Фрейд, 2001: 422–480). Фрейд разрабатывал методы, которые позволили бы перекинуть мост между индивидуальной и коллективной психологией. «Если индивиды в массе образуют единство, то должно существовать что-то, что их связывает, и этим связующим веществом могло бы быть именно то, что характерно для массы» (Фрейд, 2001: 425). Наши сознательные действия, говорит Фрейд, исходят из созданного в особенности влиянием наследственности бессознательного субстрата. Субстрат этот содержит в себе бесчисленные следы прародителей, следы, из которых созидается расовая душа. В массе, в частности в этносе, сносится, обессиливается психическая надстройка, столь различно развитая у отдельных людей, и обнажается, приводится в действие бессознательный фундамент, у всех одинаковый. Отыскивая пути перехода к изучению массовой, коллективной психологии, Фрейд обращается к «архаическому» наследию, влияющему на формирование личности, которое индивид усваивает через социологическое, интеллектуальное, духовное образование.
Швейцарский психоаналитик и философ культуры К. Юнг выдвинул концепцию, согласно которой индивидуальное бессознательное Фрейда — часть более обширного коллективного бессознательного (общей памяти всего человеческого рода, хранящейся в тайниках человеческой души), а также сформулировал идею архетипов — общечеловеческих первообразов, содержащихся в коллективном бессознательном. Юнг допускал существование не только коллективного, но также группового и расового бессознательного. Этот ряд можно дополнить этническим и национальным бессознательным.
Согласно Юнгу, бессознательное не сводится к биологически детерминированным, инстинктивным слоям психики, а охватывает сумму, или осадок, психического опыта всех предыдущих поколений. Этот осадок проявляется в душевной жизни в виде определенных типов поведения, эмоциональных реакций, образов спонтанных фантазий, сновидений и даже мышления и с трудом поддается контролю со стороны сознания. Очевидно, каждый может припомнить случаи из жизни, когда «в критический момент с безусловной убедительной силой возникает «спасительная» мысль, видение, «внутренний голос», и все это дает жизни новое направление» (Юнг, 1994: 224). Действием этнического бессознательного удачно объясняется повторяющееся веками, типичное для многих поколений одного народа своеобразное миропонимание, которое проявляется в человеке независимо от его воли и сознания.
При исследовании содержания бессознательного ученый обращается к первобытным образцам спонтанной творческой фантазии — фольклору и мифам. «В каждом отдельном человеке помимо личных воспоминаний есть великие «изначальные» образы, т. е. унаследованные возможности человеческого представления в том его виде, каким оно было издавна. Факт этого наследования объясняет тот по сути дела странный феномен, что известные сказочные образы и мотивы повторяются на всей Земле в одинаковых формах» (Юнг, 1994: 105). Юнг не утверждает, что по наследству передаются представления. По наследству передается лишь возможность представления. Уместным в данном случае будет высказывание народного художника Чувашской Республики, оригинального живописца и эмальера, работающего в национальной тематике, Праски Витти: «По подготовке мы европейские художники, ушедшие от родного народа далеко в чужой мир, неведомый для нас. Однако все, что я нарисовал, есть в чувашском костюме, мифологии, легендах. Я ничего не придумывал — на меня упал свет гения родного народа. Мы живем среди этих высоких символов — солнца, земли, дома, урожая. Я пытаюсь их выразить в красках через жизнь и чувства моих героев» (Праски Витти, 2003: 62). Коллективное бессознательное представляет собой объективно-психологическое, а личное бессознательное — субъективно-психическое. Юнг подчеркивает, что как оставляемый опытом осадок и вместе с тем как некоторое a priori коллективное бессознательное есть образ мира, который сформировался уже в незапамятные времена.
Архетипы коллективного бессознательного выступают как набор предрасположенностей, которые при известных условиях активизируются и вторгаются в сознание в виде энергетических потоков, принимающих там наглядные символические формы или выражающихся эмпирически в стереотипных реакциях и способах поведения. Это «своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления» (Юнг, 1994: 110). Причем когда некоторый архетип являет себя в сновидении, в фантазии или в жизни, он всегда несет в себе некоторое особое «влияние» или силу, благодаря которой воздействие его носит нуминозный, т. е. зачаровывающий либо побуждающий к действиям характер.
К примеру, нельзя утверждать, что родители любой национальности не стараются привить своим детям аккуратность и любовь к порядку. Тем не менее мы говорим, что порядок является определяющей чертой немецкого менталитета, а не русского или китайского. Не только воспитание, традиции и обычаи, но, главное, умонастроение немцев направлено на то, чтобы образ их жизни был в порядке. Иными словами, у немца срабатывает механизм этнического бессознательного, и в силу вступают «изначальные образы», о которых говорил Юнг, т. е. наиболее древние и наиболее всеобщие формы представления данного народа. Подспудно национальная страсть к порядку «зачаровывает» представителя немецкой культуры и в равной мере выражается как его чувством, так и мыслью.
Границы между сознанием и бессознательным условны. Автономные комплексы бессознательного пусты. Они содержательны, когда соотносятся с сознанием и в этом смысле частично сознательны, т. е. содержания архетипов происходят от сознания. Комплексы бессознательного — скрытые смыслы, неспособные к своему раскрытию без высшей инстанции, которую Юнг назвал самостью. Самость есть соединение противоположностей сознания и бессознательного в процессе индивидуации (становления личности). Таким образом, априорно присущее человеку коллективное, в частности этническое бессознательное, обнаруживает себя лишь при условии, что индивид живет и воспитывается в культуре родного народа. Без осознаваемых этнических кодов невозможно прочесть бессознательные шифры.
Если, скажем, еврей с младенческих лет воспитывался в русской семье, можно ли считать его русским? Или он, являясь носителем русской культуры, остается евреем с неосознанным и неразвитым еврейским началом? Этническое бессознательное не истребляется за одно поколение. Подтверждение этому — «чувашскость» воспитавшихся в русской среде зодчего П. Е. Егорова и синолога Н. Я. Бичурина, проявлявшаяся в их поведении, речи и творчестве, на что не раз указывал в своих трудах о тюрках и гуннах известный ученый Л. Н. Гумилев. Нет сомнения, механизм фиксации этнического менталитета тесно связан с национальным воспитанием, совмещением неформального (семья, среда, народная педагогика) и школьного образования. В психологической антропологии уже предпринимались исследования национальных характеров через выявление способов воспитания детей и особенностей детского опыта (Э. Эриксон, М. Мид и др.).
Проблема неосознаваемых элементов менталитета до сих пор остается открытой. Психология и философия мало продвинулись в этом вопросе со времен К. Юнга. Как и прежде, выявление неосознаваемой основы существующих ценностных структур или национальных стереотипов поведения ведется в рамках психоаналитической традиции.
Работавшие в герменевтическом ключе историки школы «Анналов» 1930-х гг. (М. Блок, Л. Февр, Ж. Ле Гофф), введя термин «менталитет» в научный оборот, сделали акцент на изучении не узловых общественно-политических событий, а на анализе явлений психической жизни общества, на мысли, чувства, настроения, переживания людей, на их нравы, которые оказываются в конечном итоге фактором, влияющим на ход исторического процесса. По их мнению, ментальность — это «система образов, ...которые ...лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» (Стефаненко, 2000: 139). Причем ни Блок, ни Февр не считались с классовым или региональным характером менталитета; у них он всегда был свойством «поколения», «людей» и т. д. Ле Гофф определил менталитет как «то общее между Святым Людовиком и мужиком на его землях, между Христофором Колумбом и любым его матросом» (цит. по: Менталитет, 1996: 11).
Вклад в формирование понятия «ментальность» внес исследователь первобытных культур Л. Леви-Брюль. Изучая разнообразные нравы примитивных народов, он обратил внимание на колоссальное различие в мышлении, которое сформировано в разных культурных условиях. Он заметил, что первобытный человек мыслил не хуже и не лучше, но совсем не так, как современный, и что умственные функции зависят от форм общественной жизни. Об этом же говорил К. Маркс: «Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (Маркс, 1957: 119).
Психологический механизм мышления и поведение человека представляют собой исторически изменчивую величину, и Леви-Брюль был первый, который попытался показать, что психологический механизм мышления примитивного человека не совпадает с механизмом мышления культурного человека (Выготский, Лурия, 1993: 70-71). Он попытался даже определить, в чем заключается различие между тем и другим, и установить наиболее общие законы, которым подчинена деятельность психологического механизма у примитивного человека.
Леви-Брюль исходит из двух основных положений. Первое заключается в том, что из законов индивидуальной психологии невозможно объяснить верования, коллективные представления, возникающие в каком-нибудь народе или обществе как явления социальные. Эти коллективные представления возникают в результате социальной жизни какого-нибудь народа. Они являются общими для всех членов данной группы. Здесь они передаются из поколения в поколение, индивид получает их уже в сложившемся виде, а не вырабатывает сам. Коллективные представления предшествуют ему и переживают его, подобно тому, как и язык имеет такое социальное, не зависящее от отдельного индивида существование. По выражению О. Конта, Леви-Брюль пытается не человечество определить по человеку, а, напротив, человека — по человечеству. Психологию индивида он пытается объяснить из характера коллективных представлений, возникающих в этих группах, и из типа или структуры того общества, в котором эти люди живут.
Согласно второму положению Леви-Брюля, различным типам общества соответствуют различные типы психологии человека, отличающиеся друг от друга подобно тому, как отличается психология позвоночных и беспозвоночных животных. Конечно, как и у различных животных, так и в различных общественных структурах есть общие черты, присущие всякому типу человеческого общества, — язык, традиции, учреждения. Но наряду с этими общими чертами, говорит Леви-Брюль, человеческие общества, как организмы, могут представлять глубоко отличные одна от другой структуры и, следовательно, соответствующие различия в высших психологических функциях. Поэтому надо отказаться от того, чтобы свести с самого начала психологические операции к единому типу независимо от структуры общества, и объяснять все коллективные представления психологическим и логическим механизмом, остающимся всегда одним и тем же.
Основной вывод, к которому приходит в своих исследованиях Леви-Брюль, заключается в том, что высшие психологические функции примитивного человека глубоко разнятся от тех же функций культурного человека. Сам тип мышления и поведения представляет собою исторически изменяющуюся величину, и психологическая природа человека также меняется в процессе исторического развития, как и его общественная природа. Поэтому житель большого европейского города никогда не поймет логику действий и поступков представителя африканского племени. По аналогии с этим примером: для человека другой культуры поведение и мышление чужака, хотя и современника, кажутся алогическими или мистическими. Однако другое этническое мышление и поведение именно только кажутся алогическими. В действительности же, с точки зрения человека, принадлежащего данной культуре, они вполне логичны.
Леви-Брюлю принадлежит неоспоримая заслуга, заключающаяся в том, что он выдвинул впервые проблему исторического развития мышления. Он показал, что сам по себе тип мышления есть величина не постоянная, а исторически изменяющаяся и развивающаяся. Исследователи, которые пошли по указанному им пути, попытались более точно формулировать, от чего зависит различие в исторических типах мышления культурного и примитивного человека, в чем заключается своеобразие исторического развития человеческой психологии (Выготский, Лурия, 1993: 73).
Этнограф и философ К. Леви-Стросс считал, что древний человек был так же умен, как и житель XIX-ХХ вв. Он утверждал, что причина различия между примитивным и культурным миропониманием кроется не в самом мышлении, а в различных стилях мышления. Разница в менталитетах наблюдается и у современных народов, хотя они и проживают в одном историческом отрезке. В предисловии к «Структурной антропологии» Леви-Стросс заметил: «Многие из моих статей были написаны на английском языке и нуждались в переводе. В ходе работы я сам был поражён тем, насколько различны стиль и порядок изложения в статьях на том или другом языке... Это различие, разумеется, отчасти объясняется социологическими причинами: при обращении к французскому или англосаксонскому читателю изменяются как образ мышления, так и манера изложения мыслей» (Леви-Стросс, 2001: 5-6).
О. Шпенглер в книге «Закат Европы», размышляя о разнообразии и самоценности локальных культур, о неповторимости и индивидуальности их душ, рассматривает их через призму специфических миросознания и мирочувствования различных народов. Видимо, миросознание и мирочувствование, о которых говорит немецкий философ, вкупе представляют собой миропонимание конкретного этноса, т. е. то, что мы сегодня называем этническим менталитетом. Он утверждает, что история — это, по сути, цепь рождений и умираний культурных организмов, порожденных конкретными странами и народами: «Вместо монотонной картины линейнообразной всемирной истории, держаться за которую можно только закрывая глаза на подавляющее количество противоречащих ей фактов, я вижу феномен множества мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр породившей их страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего существования, и каждая из них налагает на свой материал — человечество — свою собственную форму и у каждой своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть» (Шпенглер, 1998: 14). Для нас важен момент, что порожденная культура впоследствии влияет на новые поколения своих носителей и формирует у них заданный образ жизни, тип мышления, эталоны поведения и т. д.
Шпенглер признает, что каждая из культур имеет неповторимую душу. Тайну души каждой культуры следует искать в различных ее проявлениях, например, в мире чисел. Можно различить индийский, арабский, античный, западноевропейский числовой тип, представляющий собой совершенно уникальный способ выражения особого мирочувствования и отражающий глубокую сущность души именно этой культуры. Из этого Шпенглер выводит существование не одной, а нескольких математик, стиль каждой из которых зависит от того, в какой культуре она коренится. У каждой культуры и свое собственное естествознание.
В этом вопросе ученый прав, поскольку этноменталитет, особая национальная манера мышления, проявляется во всех феноменах культурной жизни народа — и материальных, и духовных. То, что явная разница между начертанием арабских и римских цифр объясняется различием душ народов, породивших их, весьма точная догадка ученого. При исследовании истории и культуры народа, считает Шпенглер, нельзя ограничиваться изучением каких-либо фактов, необходимо погружение в глубочайшие научные, художественные, философские, религиозные, социальные идеи арабов, греков, римлян, индусов и т. д. Каждая культура имеет свое лицо, за которым скрывается ее сущность.
В середине ХХ в., особенно в послевоенные годы, в условиях «холодной войны», тема разнообразия национальных характеров и несхожести мировосприятия у различных народов приобрела иное звучание. Например, приверженцы школы «Анналов», специально занимавшиеся проблемой ментальностей, были сосредоточены на реконструкции экономических отношений, главным образом материальной жизни прошлого. Изучение того, что М. Блок называл «способами чувствовать и мыслить», французскими историками почти прекратилось (История ментальностей, 1996: 7). За возрождение последнего в начале 1960-х гг. выступили А. Бюргьер, Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби, Р. Мандру, М. Ферро и др., составившие новое поколение «Анналов». Именно с того времени в широкий научный оборот под несомненным влиянием структурной антропологии К. Леви-Стросса вошли названия истории ментальностей и исторической антропологии.
Как писал Ле Гофф, ментальность стала противоядием против «бестелесных социально-экономических механизмов», которыми были полны тогда произведения историков (История ментальностей, 1996: 41). «Анналисты» снова начали поиски «живого человека». Залог человечности истории они усматривали в изучении ментальной сферы. В центре внимания историка-антрополога находится та область действительности, где мышление практически сливается с поведением. Эта область, получившая название «народной культуры», представляет собой целостный сплав условий материальной жизни, быта и мироощущения, который существует в устной культуре, не оставляя по себе письменных свидетельств. Поведение людей главным образом определяется нормами, образцами и ценностями, которые признаны в данном обществе как сами собой разумеющиеся. Следовательно, коллективная ментальность, подобно социальным структурам, является одним из факторов несвободы человека в его собственном сознании. «Телесность и ментальность давят на субъекта не меньшим грузом, чем бестелесные социально-экономические механизмы» (там же: 8).
В вышедшем в 1993 г. в Германии коллективном труде «Европейская история менталитета» дается подробное перечисление «главных тем», которые составляют в сумме содержание менталитета как отдельного человека, так и коллектива той или иной эпохи (Пушкарев, 2000: 11). Авторский коллектив книги проанализировал 17 «основополагающих компонентов» менталитета, озаглавив их так: индивидуум — семья — общество; сексуальность — любовь; религиозность; тело и душа; болезни; радость — счастье — страдание; работа и праздник; возрастные особенности; умирание и смерть; страхи и надежды; общение; чужое и собственное; власть; право; природа и окружающий мир; пространство; время и история. При этом все «компоненты» менталитета рассмотрены в книге отдельно для периодов античности, Средневековья и Нового времени.
«Мир заполнен противоречиями между людьми, группами и нациями, которые думают, чувствуют и действуют по-разному… Понимание различий в мыслях, чувствах и действиях является обязательным условием нахождения таких общемировых решений, которые будут работать», — пишет Г. Хофштеде в книге «Культуры и организации» (Хофштеде, 2000: 117). Он обращает внимание на то, что игнорирование ментальных особенностей различных социальных групп вызывает затруднения в процессе регулирования и корректировки общественной жизни. Разучиться думать по-старому практически невозможно, ибо «всякая личность несет внутри себя образцы мыслей, чувств и потенциальных действий, которые она усвоила в течение жизни».
Вся культура — коллективное программирование ума, и источники ментального программирования лежат в той социальной среде, в которой человек вырос и набрался жизненного опыта. Сколько социальных сред, столько и ментальных программ. Изживать их, менять — достаточно болезненный процесс. Для решения общечеловеческих проблем (экологическая катастрофа, угроза ядерной войны, борьба со СПИДом и др.) необходимо сотрудничество, которое может быть построено только на диалоге культур и ментальностей.
В рамках «русской идеи» наиболее серьезную проработку проблема национального характера и менталитета получила в трудах отечественных ученых XIX–XX вв.: П. Я. Чаадаева, Н. А. Бердяева, В. С. Соловьева, Ф. М. Достоевского, Н. О. Лосского, Г. П. Федотова и др., стремившихся философски осмыслить природу человеческого духа в контексте отношений человека с богом и государством. О причинах особой манеры мышления, присущей каждому конкретному народу, размышлял В. О. Ключевский. «Должно быть, каждому народу от природы положено воспринимать из окружающего мира, как и из переживаемых судеб, и претворять в свой характер не всякие, а только известные впечатления, и отсюда происходит разнообразие национальных складов, или типов, подобно тому как неодинаковая световая восприимчивость производит разнообразие цветов. Сообразно с этим и народ смотрит на окружающее и переживаемое под известным углом, отражает то и другое в своем сознании с известным преломлением. Природа страны, наверное, не без участия в степени и направлении этого преломления», — писал он в лекции XVII «Влияние природы Верхнего Поволжья на народное хозяйство Великороссии и на племенной характер великоросса» из курса русской истории (Ключевский, 1987: 316).
По мнению историка, три основные силы строят людское общежитие и формируют специфику манеры мышления — человеческая личность, людское общество и природа страны. В частности, он описывал воздействие ландшафтной обстановки на формирование экономической, культурной, политической жизни и нравственного облика народов России.
Особенности русского характера Ключевский объяснял следующим образом. «В условиях суровой и своенравной природы... невозможность рассчитать наперед, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления (т. е. на менталитете. — Э. Н.). Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчет искусства составлять сметы... Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» (Ключевский, 1987: 312).
Изучением проблемы менталитета в разных аспектах продолжают заниматься многие современные отечественные исследователи. Историк Л. Н. Пушкарев отмечает, что термин «менталитет» означает не только ум, мышление и рассудок (см.: Пушкарев, 2000). Сюда можно отнести благоразумие, рассудительность, образ мыслей, настроение, душевный склад, сознание, совесть — вплоть до намерения, решения, желания. Ученый не приравнивает менталитет к идеологии и вообще к теоретическим формам общественного сознания. В то же время он не относит менталитет и к чисто психологическим явлениям, ибо психология имеет дело не с понятиями, а с чувствами, эмоциями, темпераментом, восприимчивостью. Менталитет как бы соединяет психику с сознанием, занимая промежуточное между ними место. Менталитет — это неясные установки сознания, невербализованные (т. е. не выраженные в словах и понятиях) его структуры.
Все стороны менталитета связаны не столько с сознанием, сколько с чувством, с подсознанием. И в то же время менталитет — это мощное средство регуляции поведения человека. Благодаря мышлению человек познает и переделывает мир. Познавая окружающее, человек создает систему понятий о мире, систему логических категорий и умозаключений — это и есть мышление. При помощи менталитета он приспосабливается к миру, окружающей природе, обществу, вырабатывая свое особое отношение к воспринятому, осознанному. Пушкарев солидарен с Юнгом, когда говорит, что часто мы поступаем «не по уму», а по сердцу, совершаем нелогические поступки и при этом сами удивляемся непродуманности наших действий и поступков.
Мышление — это познание мира, а менталитет — манера мышления, его своеобразие. Менталитет представляет собой эмоциональные и ценностные ориентации, коллективную психологию, образ мышления как отдельного человека, так и любого коллектива — от кружка, общества, слоя, сословия, класса до этноса и расы.
По мнению психолога И. Г. Дубова, трудно выделить системообразующий признак национального менталитета. В качестве его с равным успехом могут выступить и ценности людей, и космогонические представления о мире, и архетипы коллективного бессознательного (см.: Дубов, 1993). Осознаваемые элементы менталитета тесно связаны с областью коллективного бессознательного, точнее базируются на ней. В то же время содержание менталитета заключается в когнитивной сфере и определяется прежде всего теми знаниями, которыми владеет изучаемая общность. Причем в структуре имеющихся знаний следует выделять, кроме перцептивных и когнитивных эталонов, и социальные нормы, играющие важную роль в регуляции поведения. На уровне реальных фактов эталоны и нормы становятся критериями выносимых оценок и определяют систему умонастроений и взглядов на мир, обусловливающих модальность смысловой системы отношений к миру. Взгляды на мир, оценка окружающей действительности — это и есть стереотипы сознания, которые в сфере общественных отношений принимают форму социальных стереотипов.
Наиболее отчетливо менталитет проявляется в стереотипах поведения представителей данной культуры. К ним тесно примыкают стереотипы принятия решений, определяющие на практике выбор одной из поведенческих альтернатив. Стандартными формами социального поведения, заимствованными из прошлого, являются традиции и обычаи. Типовое поведение, характерное для представителей конкретной общности, позволяет описать черты национального характера, складывающиеся в национальный тип, который в схематизированном виде предстает как этнический стереотип.
Менталитет влияет на все элементы духовной сферы — науку, философию, искусство, религию, право, мораль, политику. Содержание ментальности, растворенное сначала в массовом сознании, в общественном мнении, в формах общественного сознания, доходит до институционального уровня духовного производства в преобразованном и искаженном виде. Однако несмотря на множественные трансформации, оно все же не исчезает, а продолжает обеспечивать специфику проявления институированных элементов духовной сферы в форме архетипов, символов, ритмов, симпатий или антипатий и т. п. (см.: Додонов, 1998). В ментальности народа синкретично функционируют зачатки всех будущих форм общественного сознания, здесь осуществляется функция их первичного соотнесения и выработка целостной картины мира. Даже философия испытывает на себе давление ментальных стереотипов. Широко известно высказывание К. Маркса о том, что «различия французского и английского материализма соответствуют различию между этими нациями. Французы наделили английский материализм остроумием, плотью и кровью, красноречием. Они придали недостававшие ему темперамент и грацию».
Особенно ярко ментальность проявляется в искусстве — словотворчестве, живописи, песенном и танцевальном мастерстве и т. д. Через искусство происходит материальная фиксация этноменталитета. По мнению А. И. Петрухина, произведения искусства, в том числе и поэтического творчества народов, порожденные жизнью в ее конкретных исторических условиях, отражают черты психического склада народа, его думы и чувства, особенность народного быта, нравов и обычаев. Они определяют диалектическое единство национальной формы и содержания в искусстве, накладывают на него печать неповторимого своеобразия (Петрухин, 1965: 29).
Этноменталитет оставляет свой след везде, где ступала нога человека, на всём, куда прикладывалась его рука. Даже география испытывает на себе влияние настроений народов, населяющих Землю. Рассмотрим, к примеру, такие понятия, как Европа и Азия. Считать их постоянными нельзя, поскольку граница между ними за длинную историю Российского государства смещалась в восточном направлении не раз: до Ивана Грозного и Московия относилась к Азии, затем раздел проходил по Волге, во времена Петра I — по Уралу (Орешкин, 1991: 74). Естественно, менялись не географические свойства земли, а культура и стиль мышления народов. В течение последних столетий Европа расширялась за счет Азии, и это лишь географический вариант смены менталитетов, экспансии европейских ценностей, которую западные ученые считают историческим прогрессом. Постепенно привычная система ценностей Востока вымещается менталитетом Запада.
Наука, искусство, религия и философия относятся к числу элементов духовной сферы, имеющих ярко выраженную мировоззренческую функцию, для них ментальность является субстратом, «информационным сырьем», из которого они черпают свое содержание. Напротив, мораль, право, политика направлены больше на регулирование общественных отношений, чем на создание «образа мира», поэтому взаимодействие их с ментальностью носит характер «обратной связи»: не ментальность определяет состояние элементов духовной сферы, а наоборот, политика, право и мораль детерминируют содержание ментальности.
При изучении этнического менталитета важным источником является древняя лексика и исторический анализ национального языка, в котором закреплены отраженные сознанием взаимоотношения между явлениями действительности и их оценка. Специфика связей между элементами языка, словесности и несходство значений, которыми в разных культурах наполняется одно и то же понятие, наиболее полно отражают отношение людей к окружающему миру. В семантической дифференциации понятия проявляются различия в его социальных смыслах у разных народов.
Философ А. Л. Вассоевич утверждает, что менталитет как образ мышления, находящий материальное выражение в языке и действиях человека, определяется главным образом генетическими особенностями и принадлежностью к конкретной этносоциальной группе (Вассоевич, 2001: 7). Для рассмотрения любой ментальности, в том числе национальной, он предлагает несколько систем координат. Например, ментальная соотнесенность абстрактно-логического и конкретно-образного в мышлении народа им связывается с зеркальным письмом. Вассоевич отмечает, что зеркальное письмо является предпочтительным для некоторых восточных народов. Справа налево пишет большинство носителей семитохамитских языков. Чувашское письмо «карт» (руна) также имело верхне- или правоначальное строчие. По мнению ученого, для психологического описания и сравнения менталитета народов Востока и Запада данные о зеркальном письме исключительно важны.
Исследование менталитета народов включает в себя рассмотрение религии, которая имеет глубинные психо-физиологические основы. Системное описание менталитета должно ориентироваться не на современное противопоставление «материального» и «идеального», пишет Вассоевич, а на архетипическое противостояние двух начал: человеческого и божественного, так как оно вырастает из психофизиологической природы человека. Необходимо также учитывать индивидуалистическую или коллективистскую устремленность образа мышления, которая связана с принадлежностью к интравертному (обращенный внутрь) и экстравертному (обращенный вовне) психологическому типу.
Немаловажна проблема соотношения в мышлении рационального и иррационального начал. У чувашей, например, существовал целый слой шаманов и знахарей (юмзей, тугатмыш), которые имели дело со сферой иррационального. Лечение приговорами и заговорами (ч.лхесем), привороты, снотолкования иррациональны. В сновидческом состоянии сознание расширяется за пределы феноменального мира, причем процесс расширения сознания к высотам сверхсознательного тесно взаимосвязан с погружением в глубину подсознательного или, по Юнгу, бессознательного.
Культуролог П. С. Гуревич подчеркивает, что внутри ментальности, которая соединяет аналитическое мышление с полуосознанными культурными шифрами, сталкиваются различные оппозиции — природное и культурное, эмоциональное и рассудочное, иррациональное и рациональное, индивидуальное и общественное (см.: Гуревич, 2001). Ментальность — это общее, что рождается из природных данных и социально обусловленных компонентов и раскрывает представление человека о жизненном мире. Навыки осознания окружающего, мыслительные схемы, образные комплексы находят в ментальности свое культурное обнаружение.
В работах П. С. Гуревича впервые четко озвучивается разделение ментальности на различные типы. Помимо ментальностей разных исторических эпох (античная, средневековая ментальность, ментальность Нового времени, современная ментальность), он выделяет тоталитарную и бюрократическую ментальность, детскую и национальную ментальность. Однако определение понятия «национальный менталитет» им не приводится. Некоторые исследователи говорят о постмодернистском менталитете, капиталистической и антикапиталистической ментальности, профессиональном менталитете, женской и мужской ментальности.
Следует отметить, что в процессе использования термина «менталитет» в русском научном языке широко стали применяться слова «ментальный» и «ментальность». Историки употребляют термин «ментальность», чтобы охарактеризовать личную, либо социальную память человека или коллектива, свойственную только ему и характеризующую только его, либо тот круг, слой, сословие, народ, к которому он принадлежит. При изучении менталитета конкретной эпохи, конкретной социальной группы или класса они используют не термин «менталитет», а термин «ментальность». Менталитет, согласно А. Я. Гуревичу, имеет всеобщее, общечеловеческое значение, а ментальность может относиться к самым различным социальным стратам и историческим временам (см.: Гуревич, 1989). Употребление этих терминов постепенно стабилизируется, хотя есть исследователи, продолжающие применять их как равнозначные.
Заслуживает внимания утверждение З. Н. Рахматуллиной, что ментальность — наиболее древнее, духовное образование, на основе которого постепенно зарождаются различные виды и формы менталитета (Рахматуллина, 2001: 9). Ментальность и менталитет неразделимы как причина и следствие, процесс и результат. Их сложно разграничить, так как они связаны с имплицитностью мироощущений, схем мышления, осознанными и неосознанными установками, ценностными ориентациями, верованиями, стабильными общечеловеческими культурными архетипами и символами бессознательного.
Плодотворная работа по выявлению сущности и структуры этнического менталитета в отечественной социальной философии началась в конце 1990-х гг. и продолжается до сих пор. Первые попытки дать определение новому понятию сделаны С. В. Гриневой, А. И. Грищук, А. И. Пальцевым, Н. А. Прокопишиной, В. К. Трофимовым и др. Интересен опыт башкирской исследовательницы З. Н. Рахматуллиной, которая объясняет процесс формирования этноменталитета теорией установки, разработанной грузинским философом Д. Н. Узнадзе.
Согласно Узнадзе, при повторяющихся условиях у субъекта вырабатывается готовность к совершению определенной деятельности. Если установка уже имеется, то специфику будущего поведения можно предвидеть заранее, до выявления самого поведения. В этническом менталитете установка выступает в виде модели, отражающей существенные черты организации восприятия, мышления, поведения, способа существования, которая вырабатывается на протяжении всей истории народа. Такая модель жизнедеятельности принимается как единственно возможная всеми членами данной этнической общности, причем и на сознательном, и на бессознательном уровнях психики. Менталитет народа З. Н. Рахматуллина определяет как целостную духовную установку, которая характеризует предварительные условия существования этноса и ориентирует сознание его представителей на определенную модель мира и понимание человека (Рахматуллина, 2001: 10). Действительно, установка играет важную роль в процессе формирования и функционирования этноменталитета, однако отождествлять менталитет с установкой, на наш взгляд, неправомерно.
Более удачную формулировку понятия «национальный менталитет» предлагает В. К. Трофимов. По его мнению, это присущая национальной (этнической) общности стабильная совокупность иррациональных и рациональных особенностей коллективных представлений о мире, специфический склад мышления, чувств, верований, установок, которые опредмечиваются в материальной и духовной культуре, а также в особенностях функционирования и организации социальных институтов (см.: Трофимов, 2001). Внутренние, глубинные, нередко потаенные коллективные представления находят свое проявление в особенностях поведенческих реакций, специфике организации социальной и политической жизни и т. п. Этноменталитет дает не только материально-экономическое, но и духовно-психологическое объяснение социальных процессов. В. К. Трофимов считает проблему национального менталитета научной интерпретацией проблемы национального характера (психического склада нации, души народа, духа народа). Национальный менталитет — стабильное ядро национальной психологии, вокруг которого должны вестись научные изыскания философов, культурологов, этнопсихологов.
Н. А. Прокопишина выводит дефиницию национального менталитета через этимологический, исторический, структурно-содержательный анализ отечественных и зарубежных трактовок менталитета. По ее мнению, национальный менталитет — это система значимых для самоидентификации общества социально-психологических установок и ориентаций, включающая культурные паттерны когнитивных процессов (восприятия, переработки и передачи и информации) и социального поведения индивидов во всех сферах жизнедеятельности социума (Прокопишина, 2003: 8). Это определение ближе к нашему пониманию этноменталитета, поскольку оно охватывает три главные сферы человеческой деятельности — поведение, общение и познание, вне которых исследуемый социокультурный феномен не существует.
Следует отметить, что в философских исследованиях 2013 г. менталитет по-прежнему называется «самым загадочным из вновь возникших слов». Несмотря на популярность этой категории, «её гносеологический статус остаётся весьма неопределённым» (Губанов, 2013: 23). Н. И. Губанов и Н. Н. Губанов считают, что для понимания сущности менталитета ключевой является общефилософская категория особенного. Идентификация менталитета — это выделение особенного из единичного. Такое выделение является процедурой спецификации, отличающейся от обобщения — выделения общего из единичного (там же: 24). Менталитет — это система социально-психологических особенностей индивидов или социальных групп. В первом случае — это то, что отличает в духовном плане одного человека от другого. Особенности, составляющие групповой менталитет, по отношению к членам группы (например, представителям определенного этноса) выступают как общее, а по отношению к более широкой общности (скажем, населению страны) — как единичное.
По проблеме исследования менталитета авторы выделяют следующие позиции, сложившиеся в современной гуманитарной науке: 1) отождествление менталитета с индивидуальным или общественным сознанием или психикой субъекта (Р. В. Манекин, Б. А. Душков); 2) отождествление менталитета с некоторыми элементами, частями, сферами или уровнями сознания и бессознательного (Дж. Бутуль, П. Динцельбахер, А. Я. Гуревич, В. П. Визгин, О. Б. Кошовец); 3) понимание менталитета как особенностей сознания или психики (Г. И. Дубов, А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский, М. М. Акулич). Наиболее плодотворной представляется последняя позиция, хотя и её сторонники осознанно не используют категорию особенного. Однако именно особенности элементов сознания и бессознательного человека можно охарактеризовать понятием «менталитет».
Обобщая, Н. И. Губанов и Н. Н. Губанов определяют менталитет как возникшую на основе генотипа под влиянием природной и социальной среды и в результате собственного духовного творчества субъекта систему качественных и количественных социально-психологических особенностей человека или социальной общности; эта система детерминирует специфический характер восприятия мира, эмоционального реагирования, речи, поведения, деятельности, самоидентификации субъекта, обеспечивает единство и преемственность существования социальной общности, а также стимулирует социальный прогресс посредством продуцирования культурных новаций.
После рассмотрения генезиса понятий менталитета и этноменталитета в зарубежной и отечественной гуманитарной науке, изучения взглядов некоторых ведущих исследователей в этой области, можно сделать следующее заключение о содержании этноменталитета. Этнический менталитет — это специфическая манера мышления, присущая представителям одного народа, обусловленная социальными факторами, генетическими особенностями, психическим складом нации и материально выраженная в ее языке, словесности, однотипном поведении. На ментальность этнической группы влияют не только материальная сторона быта, эмоциональное и художественное восприятие мира, но и имеющиеся знания, рациональные конструкции, мировоззренческие основы, общественные настроения (политические, религиозные и т. п.). В свою очередь, этноменталитет регулирует поведение и общение людей в рамках этнической общности. Основное в этническом менталитете — это особое отношение к воспринятому, осознанному, придающее смысл существованию народа и отдельным его представителям.
Каждому самостоятельному этносу соответствует свой тип ментальности. Менталитет представляет собой наиболее устойчивую, атрибутивную характеристику культуры народа. Специфические черты национальных менталитетов складываются и проявляются в соотнесенности трансцендентального и имманентного в истории и культуре каждого конкретного народа. Менталитет как самостоятельный феномен следует отличать от общественных настроений, ценностных ориентаций и идеологии. Общественные настроения зыбки, менталитет менее подвержен изменениям. Ценности осознаваемы, менталитет восходит к бессознательным глубинам психики. Этнический менталитет не всегда артикулируется его носителями, поэтому в разрезе разных эпох его реконструируют на основе сравнения ментальностей различных народов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абылхожин, Ж. (1997) Этюды об истории Казахстана. Алматы.
Вассоевич, А. Л. (2001) Философские основы психологического описания менталитета народов классического Востока // Восток: Философия. Религия. Культура: труды теор. семинара / под ред. Е.А. Торчинова. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та. С. 7–39.
Вундт, В. (2002) Психология народов. М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Terra Fantastica.
Выготский, Л. С., Лурия А. Р. (1993) Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: Педагогика-Пресс.
Габитов, Т. Х. (2013) Национальная идея в контексте диалога культур // Вопросы философии. № 3. С. 49–57.
Губанов, Н. И., Губанов Н. Н. (2013) Менталитет: сущность и функционирование в обществе // Вопросы философии. № 2. С. 22–32.
Гуревич, А. Я. (1989) Проблемы ментальности в современной историографии // Всеобщая история: дискуссия, новые подходы. Вып. 1. М.
Гуревич, П. С. (2001) Культурология. М.: Гардарики.
Додонов, Р. А. (1998) Этническая ментальность: опыт социально-философского исследования. Запорожье: РА «Тандем-У».
Дубов, И. Г. (1993) Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии. № 5. С. 20–29.
Душков, Б. А. (2003) Психосоциология человекознания. М.: ПЕР СЭ.
История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах (1996) М.: Изд-во РГГУ.
Кант, И. (1965) Сочинения в 6 т. Т. 4. Ч. 1. М.
Ключевский, В. О. (1987) Сочинения: в 9 т. T. 1. Курс русской истории. Ч. 1. / под ред. В. Л. Янина. М.: Мысль.
Кочетков, В. В. (2002) Психология межкультурных различий. М.: ПЕР СЭ.
Лебон, Г. (1995) Психология народов и масс. СПб.
Леви-Стросс, К. (2001) Структурная антропология / пер. с фр. Вяч. Вс. Иванова. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс.
Локк, Д. (1985) Опыт о человеческом разумении // Сочинения: в 3 т. Т. 1. М.
Марков, Б. В. (1993) Разум и сердце: история и теория менталитета. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та.
Маркс, К. (1957) Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс, К., Энгельс, Ф. (1957) Сочинения. 2-е изд. Т. 8. М.
Менталитет и аграрное развитие России (XIX–XX вв.): материалы междунар. науч. конф. (1996) М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН).
Орешкин, Д. (1991) Между Востоком и Западом. Размышления географа о роли и месте России // Диалог. № 16 (ноябрь). С. 73–81.
Петрухин, А. И. (1965) Рост национальной культуры и устно-поэтическое творчество чуваш. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во.
Платон (1990) Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1 / общ. ред. А.Ф. Лосева и др.; пер. с древнегреч. М.: Мысль.
Платон (1971) Сочинения: в 3 т.; пер. с древнегреч. / под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. Т. 3. Ч. 1. Ред. В.Ф. Асмус. М.: Мысль.
Праски Витти (2003) «Велик тем, что я художник чувашского народа» // Народная школа. № 1. С. 59–63.
Прокопишина, Н. А. (2003) Факторы формирования национального менталитета России и США: компаративный анализ: автореф. дис. … канд. филос. наук. Новочеркасск.
Пушкарев, Л. Н. (2000) Человек о мире и о самом себе: Источники об умонастроениях русского общества рубежа 17–18 вв. М.: Биоинформсервис.
Рахматуллина, З. Н. (2001) Особенности формирования и основные черты менталитета башкирского народа: автореф. дис. … канд. филос. наук. Уфа.
Российская ментальность: материалы «круглого стола» (1994) // Вопросы философии. № 1. С. 25–53.
Стефаненко, Т. Г. (2000) Этнопсихология. М.: ИП РАН, Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга.
Трофимов, В. К. (2001) Истоки и сущность русского национального менталитета (социально-философский аспект): автореф. дис. … д-ра филос. наук. Екатеринбург.
Фрейд, З. (2001) Психоаналитические этюды / пер. с нем.; сост. Д.И. Донского и др. Мн.: ООО «Попурри».
Хофштеде, Г. (2000) Культура как ментальное программирование // Контексты современности-I: актуальные проблемы общества и культуры в западной социальной теории: хрестоматия. Казань: Изд-во Казан. ун-та. С. 117–119.
Шпенглер, О. (1998) Закат Европы / вступит. ст. и коммент. д-ра филос. наук, проф. Г. В. Драча. Ростов н/Д: Изд-во «Феникс».
Юнг, К. Г. (1994) Собрание сочинений. Психология бессознательного / пер. с нем. М.: Канон.
Русский
English
