Часть 1

Национальный характер — вещь тонкая и деликатная, и разговор о нем надо вести как можно более осторожно. Никому не нравятся обобщения, их ругательски и презрительно обзывают стереотипами, ими всегда недовольны. Мы, русские, знаем это лучше других народов. Уж сколько говорено про наш фантастический холод и пресловутую водку. Так нет же, все поколения — периода холодной ли войны, или оттепели, или жаркой любви — все твердят про мороз и страсть к выпивке, никуда от них не деться. Без них уже и русские ненастоящие какие-то. И вот мы сами уже поверили, что без шапки-ушанки и бутылки в руке не создадим образа России ни на экране, ни в жизни.

Про итальянцев написано не так уж много. Их затмевают памятники культуры той земли, на которой они живут. Восторженные описания античных развалин, или прекрасных полотен мастеров, или даже нежного вина не дают пробиться жителям Италии на страницы книг об их стране. Если же это удается, то результат оказывается малоутешительным.

Еще меньше можно верить самими итальянцам. Греческий призыв «познать самого себя» не нашел должного отклика в итальянской душе. В отличие от русских, они вообще не любят копаться в себе — и это очень мудро, не дай бог, найдешь еще что-нибудь не то. Главное же, в силу все тех же национальных особенностей итальянцы, как истинные художники и аритисты, очень любят создавать какую-нибудь придуманную ими  картину, образ, да еще так искренне, что и сами верят, и доверчивых зрителей-читателей убеждают. Их редкие высказывания о самих себе, как правило, только сбивают с толку.

Ко всему этому добавляется личный опыт, часто идущий вразрез с научными обобщениями. Что-то подсознательно противится всякого рода обобщениям: «Все говорят, что англичане чопорные, а я знаю такого славного рубаху-парня…» Или: «Считают, что немцы чистюли, а мой знакомый немец ходит всегда в грязных ботинках…». И так далее. А тем более, когда речь идет об Италии, в которую многие влюбляются, как в живого человека, где уж тут трезво и объективно воспринимать чужое мнение о любимой.

И все-таки общие черты — поведения, общения, образа жизни — существуют у итальянцев, даже если они сами не всегда признают это. Они есть, и они объединяют жителей этой столь разной и яркой страны.

 

«Весь мир — театр…»

«Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры…» Шекспир, как известно, никогда не был в Италии, но часто делал ее местом действия своих произведений, а их героями — итальянцев. Фраза из его комедии, ставшая крылатой, как нельзя лучше определяет важнейшую черту итальянского характера. Для итальянца игра — неотъемлемая часть повседневной жизни. Он всегда играет, всегда на сцене, всегда в образе, если, конечно, есть, как и положено в театре, публика, зрители. Его поведение, стиль общения, речь, манера одеваться — все это подчинено внутренней логике игры.

Можно попытаться найти объяснение подобной театральности натуры. Кто-то считает, что определяющую роль здесь сыграли многочисленные и разнообразные завоевания, приучившие притворяться и сделавшие игру второй натурой. Возможно, виновата окружающая среда — живя среди исторических памятников, как среди декораций, люди привыкли ощущать себя частью театрального действия. Может быть, сыграли свою роль традиции карнавальной культуры, постепенно с течением времени смешавшие розыгрыш и явь. Поиски причин тех или иных особенностей характера едва ли не сложнее и запутаннее определения самих особенностей.

Никто не отдается игре с такой страстностью и искренностью, как итальянец. Он всегда в образе: работника, семьянина, друга, посетителя бара — и всегда стремится довести этот образ до совершенства. Роли должны быть обозначены и званием, и костюмом. В Италии принято обращаться к человеку по его должности: к педагогу, от учителя до университетского лектора — «профессор», ко врачу — «доктор» и т. д. Ношение формы тоже очень важно, ведь это часть образа. На рейсовом кораблике на озере Комо матросы в очень жаркую погоду снимали фуражки и вешали на специальный крючок, отправляясь пить кофе в служебном помещении, но непременно надевали их в момент швартовки, иначе они бы уже не соответствовали роли.

Еще один парадокс: наигранность итальянца абсолютно естественна, а игра всегда серьезна. На длительных морских маршрутах принято нередко проводить разъяснительную работу по мерам безопасности в случае аварии. Учения, проводимые итальянцами на регулярном маршруте Барселона–Генуя (время в пути — одна ночь), напоминают драматический спектакль. Интересно, что проводятся они утром следующего за отплытием дня, то есть незадолго до прибытия в порт назначения, но не теряют своего величия. Участвовать в учебной тревоге заставляют всех: ни инвалид, под предлогом физической немощи, ни старец, ни малолетний ребенок не освобождаются от участия в действе. «Эвакуация» пассажиров проводится со всей серьезностью: солидные мужчины в форме взволнованно переговариваются по рации, их юные помощницы-стюардессы мужественно сохраняют спокойствие и «помогают» пассажирам. Ни курить, ни отходить в сторону, в том числе и по острой необходимости, не разрешается. В конце концов недоумевающие пассажиры (не итальянцы) начинают волноваться, не случилось ли действительно что-нибудь, так искренна и самозабвенна игра персонала.

Многие отмечают, что естественная игра итальянцев в жизни нередко сочетается с переигрыванием в итальянском театре. Крылатой стала фраза американского режиссера Орсона Уэллса, заметившего однажды, что Италия — это страна, в которой все жители актеры, причем почти все — хорошие, плохих здесь очень мало, и все они играют в театре или кино.

Настоящий театр является важной частью итальянской жизни, он есть в самом маленьком городишке и всегда полон. Ходят в театр все, он отнюдь не является местом, где собирается узкий круг элиты или интеллигенции. Причем, если верить запискам путешественников, так было испокон веков. Русские путешественники отмечали: «для итальянца театр есть только место привычного провождения вечера»; «театр в Италии решительно есть политическая мера, как газета в остальной Европе… тут же позволяется итальянцам проявить свое индивидуальное значение, а также вылить и накопление желчи, вредной для здоровья, в свистках, шуме, шиканьи при малейшей оплошности певца, хотя два солдата с ружьями и стоят по обеим сторонам оркестра». Гете писал, что «театральное представление они воспринимают как действительную жизнь. Когда тиран протянул меч сыну и потребовал, чтобы тот заколол им свою собственную жену, стоявшую рядом, публика стала громко выражать неудовольствие этой коллизией; еще немножко, и спектакль был бы сорван».

Театрализованные представления самого разного толка имеют давнюю историю в Италии. Еще этруски сопровождали праздники непременными представлениями. Без цирка и театра — «зрелищ!» —  немыслим древний Рим. Разнообразные жонглеры, фокусники, бродячие актеры не покидали итальянскую землю. Наконец, в XVI веке родилось, а скорее всего, преобразовалось из многочисленных площадных представлений такое замечательное и очень итальянское явление, как комедия дель арте (commedia dell’ arte), или комедия масок. Термин этот в переводе означает «профессиональная комедия». Итальянское arte переводится и как искусство, и ремесло, и профессия. По-русски звучит скучновато, поэтому, видимо, в русский язык термин этот вошел в итальянском варианте, русской транслитерации. Получается гораздо красивее, «арте» наводит на мысли об искусстве и артистизме, а не о деловом профессионализме.

Комедия дель арте была явлением, любимым во всей Италии, среди самых разных слоев общества. Ее любили крестьяне и ремесленники, восхищались люди знатные и состоятельные, посещали рафинированные художники и изысканные дамы. Простая и порой грубоватая, она была понятна всем. П.П. Муратов с восхищением писал о комедии масок: «Она воплощала в себе весь художественный мир божественно одаренного народа. На ней искренно отдыхали люди «барокко», уставшие от бесчисленных академий, церемонных поклонов и огромных париков. Даже такой эпохе холодной парадности, как XVII век, Италия сумела найти противоядие и сумела нарушить ее молчаливую пышность пестротой и путаницей диалогов, ужимок, дурачеств, трескотней и хохотом народной комедии. Комедия масок раскидывала свой лагерь на строгих площадях, размеренных «барочными» архитекторами, перед виллами папских племянников и перед фасадами иезуитских церквей».

Комедия масок, как и итальянская жизнь, это всегда импровизация, подчиненная строгим законам. С одной стороны, роли не писались, хотя отдельные реплики и фиксировались, и даже публиковались. Всегда оставалось место фантазии, настроению, злобе дня. С другой, образы, создаваемые актерами на сцене, были четко обозначены. Один актер, играя изо дня в день один и тот же образ, так сливался с ним, что порой сам переставал понимать, где жизнь его, а где его героя. Таким образом игра становилась жизнью, а жизнь игрой.

Персонажей комедии дель арте было немного — 10–12, и все они воплощали определенные свойства человеческой натуры. Кроме этого, как правило, каждый из них «представлял» какой-нибудь итальянский город, так что комедия была поистине общеитальянским действом. Интрига была простая — любовь героев, соединиться которым мешали родители и помогали слуги. Главное, конечно, были реплики, перепалки между персонажами, интермедии, разыгрываемые героями. Ни один спектакль не был похож на другой, но при этом все они были предсказуемы и понятны. Им было можно радоваться бесконечно.

Герои комедии масок стали частью мировой культуры. Их имена и образы знает весь мир. Родители — Панталоне, венецианский купец, скупой и ревнивый, ходил в красных чулках и  Доктор — болонский юрист, болтливый педант. Капитан — военный авантюрист, хвастун и трус, в нем часто угадывались черты испанского военного. Слуги — Арлекино (или его разновидность Труффальдино) из Бергамо, простак, обжора и увалень, носил костюм из разноцветных кусочков, Пульчинелла из Неаполя, ловкий пройдоха и грубиян, Бригелла из Брешии узнавался по полосатому костюму, венецианка Серветта или Коломбина, забияка Скарамуш, простак Тарталья. Наименее яркими были влюбленные пары, носившие романтические имена — Леандро, Зелинда, Фламиния, Линдор, Розаура.

Итальянская комедия масок была популярна по всей Европе. Везде она приспосабливалась под вкусы местной публики и особенности национальной культуры. Интересна трансформация, которую претерпели ее образы во Франции, большой поклоннице итальянской комедии. Добродушный, немного нелепый любитель хорошо покушать, итальянский Арлекино превратился здесь в злоязычного Арлекина, ставшего из слуги любовником и сменившего разноцветные лохмотья на изящный пестрый костюм из цветных ромбов. Грубоватая нахальная служанка Коломбина стала изящной субреткой, а позже и дамой, женой Пьеро (бывшего Педролино) и любовницей Арлекина. История приобрела совершенно иной, более пикантный и жестокий характер.

В Россию итальянская комедия тоже проникла, но большого распространения не получила. Зато неожиданно, уже в советское время, в 1920–1930-е годы расцвела пышным цветом в советском театре, где в пьесах К. Гоцци, самой популярной из которых не одно десятилетие была знаменитая «Принцесса Турандот», увлеченно воспроизводили элементы, образы и костюмы давно забытой итальянской игры.

Хотя комедия масок и была общеитальянским явлением, в большей степени она связана с Венецией, чем с каким-либо иным городом. Именно здесь она достигла своего расцвета, здесь же начался и закат ее славы. В середине XVIII века Венеция оказалась в центре необычного творческого противостояния. Соперники — два великих итальянских драматурга К. Гольдони и К. Гоцци, место действия — театральные подмостки, главный предмет спора — итальянская комедия масок.

Писатели были мало похожи друг на друга. Гольдони происходил из состоятельной буржуазной семьи, Гоцци — из обедневшей аристократической и носил титул графа, Гольдони с детства увлекался театром и большую часть жизни провел в странствиях, Гоцци стал писать довольно поздно, исключительно «назло» сопернику и редко, только по необходимости,  покидал родной город. Гольдони был удачно женат, написал много пьес, был поклонником французской драматургии и последние тридцать лет жизни провел в Париже. Слава, пришедшая к нему еще при жизни, практически не покидала его. Гоцци был одинок, ратовал за чистоту итальянского языка и против иноземных, особенно французского, влияний на родную культуру, пережил короткий всплеск славы, умер в забвении (даже дата его смерти неизвестна) в покорившейся врагу Венеции, завоеванной французами. Было у них и общее — оба носили имя Карло, умерли в нищете, оба, каждый по-своему, любили родную Венецию. Творчество и того и другого любили и любят в России: «Трактирщица» и «Слуга двух господ» (в русском варианте «Труффальдино из Бергамо») К. Гольдони хорошо известны в России и даже были экранизированы. Пьесы К. Гоцци «Принцесса Турандот», «Любовь к трем апельсинам», «Король-Олень», «Зеленая птичка» стали важнейшим событием в театральной жизни страны.

К. Гольдони писал пьесы, отвечавшие требованиям и моде нового времени. Они реалистичны, приближены к жизни, во многом следуют традиции французской комедии характеров, в наиболее полном виде воплощенной в творчестве Мольера, они более современны. В них нередко участвуют персонажи комедии масок, но от них сохранились только имена. Образы героев более мягкие, реалистичные, облагороженные. Вредный, скупой и озабоченный старик Панталоне превратился в солидного отца семейства, глупый Доктор — в настоящего ученого, Бригелла из мошенника — в солидного хозяина гостиницы. Пьесы Гольдони, отражавшие венецианскую жизнь, первое время пользовались большим успехом в городе на воде и одновременно наносили удар по и так терявшей свою былую популярность комедии масок.

И тут на сцену (как в переносном, так и прямом смысле) выходит К. Гоцци, решивший отстоять традиционное итальянское искусство. Его первая пьеса — «Любовь к трем апельсинам», так же как и последующие, основывалась на итальянской народной сказке. Это была даже не пьеса в традиционном смысле этого слова, а скорее подробный сюжет, рассчитанный на импровизацию, обычную для комедии дель арте. Успех был ошеломляющий. В короткие сроки театр, в котором шли пьесы Гольдони, опустел, публика перебежала на пьесы Гоцци. Сам автор, обидевшись, уехал в Париж и больше никогда не увидел дорогой его сердцу Венеции, хотя все лучшее в его творчестве было создано им именно здесь. История рассудила соперников справедливо — они оба были признаны великими сынами своего города.

Гоцци же действительно постарался вобрать в свои произведения все, что импонировало итальянскому характеру и привлекало к его спектаклям. Здесь и традиционные персонажи комедии масок в их привычных амплуа, и фантастические сюжеты, смешанные с намеками и реалиями дня сегодняшнего, и столь любимые итальянцами чудеса, и превращения, и говорящие статуи, и любовь. Здесь жизнь мешается со сказкой, игра становится реальностью, а реальность игрой.

Поэт М. Кузмин, почитатель творчества итальянского драматурга, так поэтически суммировал его творчество (стихотворение 1921 года):

В ком жив полет влюбленный,

Крылато сердце бьется,

Тех птичкою зеленой

Колдует Карло Гоцци.

В поверхности зеркальной

Пропал луны топаз,

И веется рассказ

Завесой театральной.

 

Синьоры, синьорины,

Места скорей займите!

Волшебные картины

Внимательней смотрите!

Высокие примеры

И флейт воздушный звук

Перенесут вас вдруг

В страну чудесной веры,

 

Где статуи смеются

Средь королей бубновых,

Подкидыши найдутся

Для приключений новых...

При шелковом шипеньи

Танцующей воды

Певучие плоды

Приводят в удивленье.

 

Пьесы Гоции поистине стали лебединой песней комедии масок. Сам драматург считал, что на него ополчились таинственные силы, потревоженные его пьесами, которым не понравилось то, как часто и не всегда с должным почтением он их изображает. В своих мемуарах К. Гоцци подробно останавливается на этом: «Если бы я хотел рассказать все промахи и неприятности, которым меня подвергали злые духи, не то что часто, но в каждую минуту моей жизни, я мог бы составить толстый том. … Зима ли была или лето, беру небо в свидетели, никогда, о никогда внезапный ливень не разражался над городом без того, чтобы я не был на улице и не под зонтом. Восемь раз из десяти в течение всей моей жизни, как только я хотел быть один и работать, надоедливый посетитель непременно прерывал меня и доводил мое терпение до крайних пределов. Восемь раз из десяти, как только я начинал бриться, сейчас же раздавался звонок и оказывалось, что кому-то надо говорить со мной безотлагательно. В самое лучшее время года, в самую сухую погоду, уж если где-нибудь между плит мостовой таилась хоть одна лужа, злой дух толкал как раз туда мою рассеянную ногу. Когда одна из тех печальных необходимостей, на которые обрекла нас природа, заставляла меня искать на улице укромного уголка, ни разу не случалось, чтобы враждебные демоны не заставили пройти около меня красивую даму, — или даже передо мной отворялась дверь, и оттуда выходило целое общество, приводя в отчаяние мою скромность. Царь духов, не стыдно ли тебе было падать так низко в твоей ненависти!»[1].

Были и другие причины.  Распад труппы, ставившей пьесы Гоцци, а главное, новая жизнь, новые порядки, новые хозяева Венеции — все это привело к завершению творческой деятельности драматурга и концу комедии дель арте в Венеции.

Но комедия масок не умерла — она вернулась на площади, улицы городов, в деревенские праздники. Без театрализованных представлений сегодня немыслимо ни одно торжество в Италии. День города, религиозный праздник, важное событие местного масштаба или общеитальянские торжества — все это сопровождается непременными представлениями и костюмированными шествиями. Иногда подобные уличные спектакли, в которых порой принимает участие половина города, в то время как вторая половина с удовольствием наблюдает, кажутся словно пришедшими из Средневековья. Трогательные и наивные в своей простоте и незамысловатости, они увлекают в равной мере и участников, и зрителей. Кажется, ты сам оказался в каком-то ином мире, где явь смешивается со сказкой, день сегодняшний с вчерашним, реальность отступает и остается вечность.

Наивысшим воплощением слияния жизни и театра в Италии и, безусловно, самым знаменитым является Карнавал. Праздник этот предшествует по времени Великому посту и соответствует нашей Масленице. Поста в Италии никто из светских людей давно не соблюдает, а вот праздник перед его началом устраивают отменный. Приходится он традиционно на февраль месяц, причем в разных местах часто не совпадает, поскольку дату на самом деле выбирают условную. Карнавальные традиции имеют очень давнюю историю. Как и в русской культуре, языческие праздники и обычаи тесно слились здесь с христианскими. И как и в России, церковь не смогла их побороть, а в конце концов была вынуждена смириться. Так что сегодня карнавал — это не столько приготовление к суровому посту (что хоть в какой-то мере сохраняется в России), сколько веселый праздник, знаменующий приход весны и окончание зимы. Переодевания, шествия, костры, театрализованные представления, состязания — все это сопровождало еще древнеримские весенние народные празднества и сохранилось в современных карнавалах.

Знаменитые итальянские карнавалы, которые с размахом проходят не только в Венеции, но и во многих других городах, представляют собой естественный апогей театральности итальянцев. Гете, восхищавшийся этим праздником в Риме, вместе с тем отмечал, что в итальянском карнавале «нет ничего нового, ничего необычного, ничего исключительного, он естественно сливается с римским образом жизни». Публицист П.В. Анненков, посетивший Венецию в 1841 году, так описывал ее русскому читателю: «Вечный праздник кипит на этих площадях. Шум и движение в северных городах не могут дать ни малейшего понятия о крике, говоре, песне итальянца. … Здесь для этого только и живут; веселье постоянно, так постоянно, что всех обратило в нищету… В моральном отношении это дурно: но зато какая чудесная выходит площадь, как полна жизни, как музыкальна».

Венецианцы целый год готовятся к празднику, создавая удивительные шедевры из своих костюмов. Костюмы эти неповторимы, непохожи один на другой, меняются из года в год и представляют собой произведения искусства. Здесь и наряды разных эпох, с исторически выдержанными, по книгам проверенными, деталями, и литературные персонажи, и ультрасовременные композиции, и психологические построения. Костюм не просто носят, его обыгрывают, серьезно входят в образ — будь то образ дожа, или куртизанки, или груши, или палача. Те, кто по каким-то причинам не имеют костюма, становятся благодарными зрителями. Карнавал — отнюдь не просто туристическая уловка, направленная на выкачивание денег у наивных туристов, это настоящий праздник прежде всего для самих итальянцев, которого ждут, к которому готовятся.

Сегодня заметно наметилась тенденция восстанавливать старые, а иногда и очень старые карнавальные традиции. Так, принятый в Средние века так называемый «полет турка» или «ангела» (первым исполнителем этого номера был турок, а позже акробата переодевали ангелом — отсюда и названия) с XVIII века был в целях безопасности заменен полетом деревянного голубя. Вместо человека, который по натянутому канату проходил над площадью Святого Марка, над ней пускали деревянного голубя, из которого сыпались цветы и конфетти. В 2001 году старая традиция была восстановлена, и теперь вновь самый настоящий живой «ангел» (юная и прекрасная акробатка) возносится над старинной площадью.

Не менее интересны, хотя и не столь знамениты и помпезны, карнавалы в других городах Италии. Большинство из них имеет свои традиции и особенности. В венецианском есть размах, в местных — трогательность и глубокая историчность. Так, в городе Сан-Джиминьяно в карнавал устраивают театрализованное представление на центральной площади. Силы добра сражаются (и побеждают) силы зла — таков ненавязчивый сюжет представления. Старинная музыка, звучащая из современных колонок, черные и белые одежды актеров, спускающийся с неба ангел с огненным мечом (все — именно так, даже меч горит по-настоящему), стены старинных домов и башен, булыжники площади, видевшей множество подобных представлений, — все это переносит наблюдателя совершенно в иной мир. Кажется, что прошлое очень близко, осязаемо, остро понимаешь, как мало изменились люди за прошедшие эпохи, тебе хочется самому обрядиться в какой-нибудь костюм и слиться с нарядной и торжественной толпой.

Об этом говорят и исторические источники. В 1509 году Авраамий Суздальский наблюдал во Флоренции поразившее его русское воображение представление. Вот как он описал его: «Красивое и чудесное это зрелище! И еще же умильное и несказанным веселием исполненное. Появятся на том помосте уже названные четыре человека, наряженные пророками. Держа в руках своих разные письмена, сказать, древние пророчества о нисхождении с небес сына божия и его воплощении, начнут они быстро ходить по помосту туда и сюда, каждый посматривая на свое писание и правой рукой указывая друг другу кверху, к устроенному и закрытому месту тому, откуда, сказать, придет спасение народу. И друг другу они говорят, смотря на свои письмена, откуда придет бог... Спустя некоторого времени из самого того верха от отца появляется ангел, спускается он от отца двумя уже названными веревками вниз к деве с благовестием о зачатии сына божия. Ангел же этот представляет собою отрока, чистообрезного и кудрявого, и одеяние его бело как снег, и весь золотом украшен, и уларь ангельский на шее его, и крылья у него позолоченные, и всем видом он подобен писаному ангелу божию. Спускается он по веревкам этим и поет тихим голосом, умильно представляясь ангелом». И так далее в трогательных подробностях, с обилием действия, красок, костюмов, поющими детьми и грохотом пушек изображалась вся сцена Благовещения.

Карнавал в Италии — прекрасная возможность принять участие в том бесконечном спектакле, который идет здесь и который в обычное время недоступен для иностранцев. Только в карнавал время и пространство смещаются, позволяя даже непосвященным стать частью игры.

Театральностью проникнута и вся история Италии. Многие события кажутся сошедшими со сцены. Например, принятые во многих  городах семейные распри, самой знаменитой из которых стала вражда благородных веронских семей Монтекки и Капулетти, ставшая бессмертной благодаря гению Шекспира. Правда, говорят, что реальные семьи были скорее сторонниками, чем противниками, но итальянские легенды действительно  сохранили историю трагической любви Ромео и Джульетты, которая была записана итальянским новеллистом и использована английским бардом.

Или знаменитая борьба гвельфов и гибеллинов. Ну разве это не театр или, скорее, цирк? Одни названия чего стоят, словно персонажи комедии. Не одно столетие враждовали они между собой, став символом междоусобной борьбы. Гвельфы — поддерживали папу римского и выражали интересы пополанов, т.е. торгово-ремесленных слоев городов, гибеллины являлись сторонниками императора и представляли интересы нобилей, знати. Время от времени пополаны переходили в лагерь гибеллинов, а нобили — гвельфов. Когда же флорентийцы-гвельфы совсем изгнали гибеллинов из города, они разделились на черных и белых, чтобы игра могла продолжаться. Играли всерьез — с казнями, изгнаниями в ссылку, как, например, Данте, которого гвельфы выгнали из Флоренции. Все должно быть по-настоящему, но красиво и хорошо смотреться со стороны, в том числе и веков.

Актеры сами, итальянцы и других вовлекают в игру. Причем в самых неожиданных местах. Как известно, итальянские церкви являются хранительницами сокровищ итальянской живописи. Росписи, скульптуры, картины знаменитых мастеров Возрождения разбросаны по всей стране, иногда находятся в незаметных маленьких деревушках. За ними охотятся толпы туристов, забираясь в самые отдаленные уголки в погоне за шедеврами Джотто или Фра Анджелико. Туризм приносит стране хороший доход, и вторжение туристов воспринимается итальянцами, как правило, спокойно и с пониманием. Но попытки втянуть и их в игру все-таки предпринимаются. Как иначе можно толковать объявление при входе в церковь: «Посетителей любезно просят увидеть и почувствовать духовность в произведениях искусства, находящихся в этой церкви».

Любой театр живет по определенным законам и подчиняется незыблемым правилам. Его непременными составляющими являются: декорации, сценарий, распределение ролей, костюмы. Все это присутствует в итальянской повседневной жизни, влияет на национальный характер, определяет поведение.

Начнем с декораций. Излюбленное место действия итальянского спектакля жизни — улица. Это то место, где можно и себя показать, и представление посмотреть. Столики итальянских кафе и баров стратегически расставляются на улицах так, как будто это ряды в театре, чтобы можно было спокойно наблюдать за тем, что происходит вокруг. Места на «балконе» традиционно занимают пожилые женщины (на юге непременно одетые в черное), проводящие там большую часть дня, наблюдая жизнь вокруг и криками обмениваясь впечатлениями об увиденном. За порядком присматривают (нельзя сказать, что наводят его) карабинеры, как правило стоящие группами, и также живо обсуждающие происходящее вокруг. На улицах кишит пестрая толпа, все громко разговаривают и, как в немом кино, для того, чтобы всем было понятно, о чем идет речь, передают суть разговора с помощью выразительной мимики и энергичных жестов (вдруг не слышно на местах, удаленных от сцены!).

Если понаблюдать общение итальянцев некоторое время, внимательно и не торопясь, устроившись за столиком с чашечкой кофе, то через непродолжительное время начинаешь понимать, что происходит вокруг. Надо только учитывать, что все чувства, эмоции и реакции на события у итальянцев, как и в любом уважающем себя театре, сильно преувеличены. Крики мужчин и их отчаянная жестикуляция не означают, что они ссорятся, они просто обсуждают вчерашнюю вечеринку. Толпа людей, суетящаяся над маленьким мальчиком, не говорит о том, что с ним что-то случилось, просто дети в Италии вызывают особое восхищение. Жаркие поцелуи и восторженные приветствия двух женщин отнюдь не свидетельствуют о том, что они не виделись несколько лет, скорее всего, они расстались накануне, просто разыгрывается мизансцена «приветствие».

Особое очарование и неповторимую атмосферу придают итальянской жизни исторические декорации. Центральная часть итальянских городов — так называемый старый город, или иногда верхний город, если старая часть находится на вершине холма, а новая у его подножья, что случается нередко, — любовно и бережно сохраняются в своем историческом обличье. Италия — одна из немногих стран, которой удалось сохранить множество своих городов (точнее, их центров) в средневековой неприкосновенности. Не отдельные здания, или площади, или улицы, а все это, вместе взятое, существует в дне сегодняшнем в том же виде, что и несколько столетий назад.

Порой, когда, покинув шумные туристические маршруты, оказываешься в таком месте, охватывает некоторая оторопь. Как и на итальянском карнавале, перестаешь различать явь и вымысел, историю и современность. Днем, когда итальянцы истово обедают у себя дома или где-нибудь еще, и только ты, неразумный турист, вместо того чтобы, как положено в дневное время, предаваться этому приятному занятию, убеждаешь себя, что ты не голоден, и бродишь неприкаянный, улицы пусты и безлюдны. Вечером они наполняются шумными толпами, которые весело общаются и заходят в бары. Довольно рано все расходятся по домам, и тишина вновь опускается на город, да такая, что ночью в гостинице, в доме, построенном в каком-нибудь XVI веке (гостиница не модная, просто зданий более поздней эпохи нет в городе), с непривычки становится жутковато и невольно ожидаешь теней всех тех, кто веками жил на этом месте и оставил здесь свой дух.

Важен сценарий. Он, хотя и допускает в соответствии с традицией некоторую долю импровизации, всегда четко определен. Италию отличает редкая структурированность и размеренность жизни. Создается впечатление, что вся страна живет в одном ритме, подчиняясь одним и тем же правилам повседневной жизни. Итальянцы имеют репутацию нации ленивой, любящей отдохнуть. И совершенно напрасно. Просто неразумные иностранцы принимают любовь к радостям жизни за безделье, полагая, что получать удовольствие от жизни можно только ничего не делая. Радость жизни итальянца в четко организованной, подчиненной законам внутренней логики деятельности.

Утром — ранний подъем. Чашка кофе. Разговор. Работа. Кофе с булочкой. Разговор. Работа. Аперитив. Разговор. Обед. Кофе. Разговор. Работа. Кофе. Разговор. Аперитив. Вечерняя прогулка. Разговор. Вино. Ужин. Диджестив. Кофе. Сон. Удивительно, но итальянцы всегда точно знают, что им делать, есть и пить. Все в точно определенное время. Меняться нельзя. Капучино только до 10.30 утра. Обед только с 12 до 2, даже и не пытайтесь найти в Италии место, где вас накормят в 2.30, пустое дело, только зря потратите силы и нервы. Все рестораны будут закрыты, и никакие деньги не помогут вам добыть горячей еды.

Напрасно наивный иностранец будет пытаться узнать, когда положено совершать то и или иное действо, итальянец только недоуменно пожмет плечами. Это врожденное знание, впитанное с молоком матери, высиженное в детстве в барах с отцом, перешедшее от дедов и прадедов. Один проживающий в Италии англичанин не переставал удивляться — как итальянцы, не глядя на часы, не задумываясь ни на минуту, совершенно точно знают, когда пить черный кофе, когда капучино, а когда переходить к аперитиву. Это одна из загадок Италии, разгадка которой проста — каждый знает сценарий наизусть и четко следует его предписаниям.

Если же этот привычный ритм по какой-то причине сбивается, как карточный домик рушится все — мир, покой, счастье. Характерной была реакция итальянцев на изменения в мире, начало которым положила трагедия 11 сентября 2001 года. В различных европейских странах, в том числе и в Италии, после этого был введен режим чрезвычайного положения. Во Франции с энтузиазмом стали закручивать гайки — аэропорты и другие ключевые пункты наполнились вооруженными отрядами, вводившими в испуг мирных обывателей, а различные учреждения усилили бюрократические строгости. Например, реальный случай из жизни: не дали россиянину машину в аренду под удивительным предлогом, что данный им номер домашнего телефона на его фамилию не зарегистрирован (каким образом были получены эти странные сведения о далеком московском номере, выяснить так и не удалось). В Англии ничего не изменилось: нарядные полицейские все так же любезничали с туристами, спасали кошек, застрявших на вершинах деревьев, и переводили через дороги старушек в ярко-розовых костюмах.

В Италии напряженность ощущалась везде и во всем. В маленьком курортном городке сладко попивавший бренди полицейский, наслаждавшийся обсуждением местных новостей с барменшей и посетителями, мгновенно изменился в лице и утратил всю радость жизни, обнаружив в углу двух незнакомцев. Что делать и как реагировать на эту ситуацию, было совершенно непонятно: межсезонье, любители природы уже уехали, а лыжники еще не приехали, в городе только свои, совершенно непонятно — кто это такие и какие у них намерения. Все в них странно — говорят на диковинном языке, но не японцы, пьют утром чай, но не англичане, набрали много еды на завтрак, но не немцы. Лишившийся покоя полицейский так и ходил за странной парочкой по пятам до их отъезда из города, не решаясь ни проверить документы (повода-то нет) ни оставить их одних без присмотра.

Полицейские машины в те трудные дни патрулировали все, что только можно было патрулировать, — дороги, улицы, заправки, автостоянки. Напряженные угрюмые лица сидевших в них полицейских придавали мрачный колорит обычно таким праздничным и радостным местам.  Служащий в банке, администратор в гостинице, девушки в турбюро, даже продавец в магазине — все имели напряженный, растерянный вид, мрачно присматривались ко всем незнакомцам и … ничего не предпринимали. Неуверенность и, как следствие, утрата привычной жизнерадостности, вот то настроение, которое преобладало в итальянском обществе как реакция на чрезвычайные обстоятельства. Привычный мир рухнул, новые роли и образы были непонятны, и уж во всяком случае невеселы, это была уже не игра, а суровая действительность. Правда, к весне кризис в настроении был преодолен, и жизнь более или менее вошла в привычную колею. По крайней мере внешне.

 

La bella figura

Важной составляющей итальянской натуры является стремление сохранить “bella figura” (дословно — «прекрасный вид»), то есть производить хорошее впечатление. Ближайшим по значению русским эквивалентом этого понятия будет выражение «держать фасон», хотя оно и не передает всю гамму оттенков итальянского выражения. Это особый кодекс норм и принципов внешнего поведения, крайне важный для народа, жизнь которого протекает постоянно на публике. Прежде всего, он включает в себя манеру одеваться. Одежда должна быть красивой во всех жизненных ситуациях. Никогда итальянка не позволит себе выйти на улицу, даже если речь идет о походе в соседний магазинчик за хлебом, небрежно одетой, в спортивном костюме или старом домашнем платье. Главное — выглядеть так, как положено.

Страсть итальянцев к стильной и богатой (или выглядящей богато) одежде давно стала поводом для шуток. Норковые шубы, шикарные меховые манто никого не удивляют — ведь на улице декабрь! И не важно, что температура не опускается ниже +12 градусов, все равно это зима. Сегодня, когда весь западный мир охвачен борьбой с натуральным мехом, когда лисий воротник на пальто в большинстве стран вызовет косые взгляды, а в некоторых случаях и агрессивные действия, итальянки уверенно щеголяют в меховой одежде и считают это хорошим тоном. Ну и что, что в этом нет необходимости с точки зрения погоды и климата, зато это красиво и богато.

Италия единственная, пожалуй,  страна в Европе, где женщины предпочитают брюкам юбки. Да, брюки практичнее, зато с юбками гораздо эффектнее смотрятся дорогие чулки и элегантные туфли. Спортивный же костюм — это исключительно для занятий спортом, причем непременно самый модный и разный для каждого вида спорта. Один из наблюдателей итальянской жизни насмешливо отмечал, что в Италии настоящий лыжный бум произошел тогда, когда в продаже появились красивые современные обтягивающие лыжные костюмы из особого блестящего материала.

Дурным тоном в Италии считается ходить по улице с пластиковым магазинным пакетом (плохая новость для наших соотечественников, у которых это является национальной страстью). Сумка, даже для покупок, должна быть элегантной и сочетаться с одеждой. На крайний случай сойдут бумажные пакеты, которые, как правило, дают с покупками в дорогих магазинах.

Как и на сцене, где костюм является неотъемлемой внешней составляющей образа (вспомним, что в традиционной итальянской комедии каждой маске соответствовал определенный наряд, по которому ее сразу узнавали зрители), так и в жизни то, что ты носишь, в значительной степени определяет твое положение и место в обществе. Костюм, одежда, внешний облик очень важны для итальянской действительности.

Неожиданные примеры дает история. Возьмем монашеские ордена, те из них, которые появились или широко распространились в Италии. Внутренние различия, если и существовали, давно стерлись, зато четко определены внешние, выходящие на первый план.

Монашеские ордена, религиозные организации в католицизме, стали возникать давно (считается, что первый возник еще в IV веке) и достаточно многочисленны. Православной культуре, крайне единообразной, в которой любое отклонение от традиционного канона непременно считалось ересью, трудно представить себе такое многообразие. Наше духовенство, как известно, «белое» или «черное», контрастно и четко отличается друг от друга. В католицизме существует множество оттенков, недоступных пониманию непосвященного. И у всех — свое обличье. Августинцы — белый шерстяной подрясник, черная ряса с длинными широкими рукавами, капюшон и кожаный пояс; бенедиктинцы — черная одежда; доминиканцы — белая ряса с белым капюшоном, на улице надевают сверху черную мантию с черным капюшоном; иоанниты или мальтийские рыцари — черный плащ с белым полотняным крестом с левой стороны; цистерцианцы носят в монастыре белое одеяние с черным наплечником, черный капюшон и черный шерстяной пояс; на улице ходят в сером одеянии, их даже называли «серыми братьями».

Особая история связана с одеждой капуцинов. Капуцины первоначально представляли собой ветвь францисканцев, отличаясь от них тем, что носили остроконечные капюшоны, отсюда и название, так как “cappuccio” по-итальянски переводится как «капюшон». Остальное одеяние их выглядит следующим образом — бурого цвета ряса, веревочный пояс со свисающей длинной веревкой, сандалии на босу ногу. Считается, что именно одежда этих монахов дала название знаменитому на весь мир итальянскому кофейному напитку капучино, который цветом напоминал одеяние монахов, а белой остроконечной сливочной пеной наводил на мысль об остроконечном капюшоне. Некоторые, правда, считают, что внешний облик не главное, просто сам напиток был придуман монахами-капуцинами, но этимологический словарь этого не подтверждает.

Без внешнего, костюмированного отличия все эти разнообразные религиозные ордена трудно было бы отличить друг от друга, а так все очень определенно, конкретно и, если у тебя хорошая память, ты всегда поймешь, кто именно перед тобой.

То же самое относится и ко многим другим важнейшим сферам жизни. Например, полицейские. У нас, в России, главное — поменять название: ДПС, ГАИ, ГИБДД и пр. и пр., и попытаться распределить обязанности в соответствии с названием. В Италии  же важна не столько функция, сколько форма: государственная полиция носит синюю форму и ездит на синих же машинах, цвета карабинеров (имеющих статус армейских формирований) — темно-синий и черный, на брюках красные лампасы, финансовая полиция одевается в серую форму, но лампасы имеет желтые, муниципальная дорожная зимой ходит в сине-белой форме, летом — в белой.

Карабинеры — это вообще особая тема итальянской жизни, важная составляющая этого мира. Как люди, обличенные определенной властью, они величественны и прекрасны. Особенно это заметно в небольших городках. Карабинер в нарядной форме, стоящий посреди центральной улицы, всегда собирает вокруг себя толпу местных жителей. Он всех знает, все помнит, кому-то выговаривает, дает дружеские наставления, советует, отечески журит. Так и представляешь его назидательную речь: «Марио, ты опять закупил нелегальный товар, я много раз говорил тебе — не жадничай, не зарывайся. Смотри, последний раз предупреждаю» ( и так каждый вечер).

Два-три полицейских — это всегда энергичное и оживленное общение между собой. Какие-то очень важные и интересные проблемы, кажется, занимают эту живописную группу настолько, что простой человек постесняется подойти к ним со  своими вопросами и проблемами. Тем более что это, как правило, и бесполезно. Итальянские карабинеры, кажется, сознательно не помнят ни одной улицы в своем городе (зачем, они и так знают, кто где живет).

Группа полицейских, выскакивающая из специальной машины с мигалками и торопливо куда-то спешащая, всегда бежит в ближайший бар. Наивный турист даже может поначалу испугаться, вдруг что-то случилось, почему такая спешка, но совершенно напрасно. В баре — а это основное место несения службы — полицейские сразу успокаиваются над чашкой кофе и начинают энергично и весело общаться.

То, как ты выглядишь в глазах других, — очень важно для итальянца. Известный рассказ Томаса Манна «Марио и фокусник», уже упоминавшийся выше, посвящен, как кажется, совершенно иной теме. Герои его — немецкая семья — приезжают в Италию и всем недовольны. Чтобы развлечься, они идут на представление, которое устраивает фокусник, и оказываются в гуще местной жизни. Фокусник Чиполла гипнозом заставляет то одного, то другого зрителя раскрыть нечто самое сокровенное, то, что обычно спрятано от окружающих. Среди них и официант Марио, который, будучи загипнотизирован фокусником, принимает его за свою любимую девушку и публично целует. Очнувшись, он убивает фокусника из пистолета. Произошло самое страшное, что могло случиться для итальянского юноши, — он потерял лицо, уронил свое достоинство на глазах у многих людей. Смыть такой позор может только кровь.

В театре очень важно распределение ролей и создание образа. Ты — официант, ты — полицейский, ты — продавец в магазине и т. д. Причем каждый старается играть некое идеальное воплощение. Официант открывает бутылки и подает хлеб с таким артистизмом, что ты чувствуешь, именно так должен выглядеть настоящий официант. Продавец в магазине никогда не уронит своего достоинства, даже если пострадают его коммерческие интересы. Если он не будет идеальным продавцом, кто придет к нему в следующий раз? В южных приморских городах даже служители гостиниц имеют вид и выправку моряков и флибустьеров. Те же, кому посчастливилось носить морскую форму, выглядят сошедшими с экранов персонажами фильмов о морских героях и пиратах.

Каждый должен соответствовать своей роли и стараться не выходить за ее рамки. В музее служитель обязательно сделает замечание, и очень строгое, если ты незаконно фотографируешь, все же остальные работники музея будут делать вид, что ничего не видят, даже если ты трогаешь экспонаты, — это не их обязанность, у каждого свое.

Каждый должен делать предписываемое ему ролью дело. Забавный эпизод в итальянском ресторане — прекрасная иллюстрация этого положения. Время и место действия: теплый майский вечер, столики под ослепительно белыми скатертями, цветы, приятная музыка, обстановка ресторана в приличной гостинице. Действующие лица: важный старший официант, артистично скользящий между столиками, молодой официант, помощник старшего, жадно следящий за всеми движениями начальника, русские и французские туристы за столиками. Вдруг, как  и положено в спектакле, случается неожиданность — по пустому столику, по белоснежной скатерти, ползет жирный черный таракан (что ж, и такое случается).

Французские и русские столики начинают шуметь, переглядываться, показывать пальцем и жестами звать проходящего мимо помощника официанта. В растерянности посмотрев на таракана, вместо того чтобы естественным образом прихлопнуть чудовище, он убегает и через некоторое время приводит старшего официанта. Тот важно рассматривает усатого противника, что-то тихо шепчет, не меняясь в лице, своему подчиненному, после чего удаляется. Младший официант убегает. Тем временем уставшие разбираться в психологических особенностях итальянского характера туристы стряхивают таракана и убивают его. Возвращается молодой официант, за которым следует уборщица с веником и совком, вызванная на борьбу с нарушителем порядка. Он испуганно смотрит по сторонам, пока ему не указывают на маленький черный трупик под столом. Уборщица подметает. Все уходят. Порядок соблюден, действие, которое должно было занять одну секунду, растягивается надолго и превращается в целое представление, в котором каждому отведена своя роль. И только глупые иностранцы, как всегда, нарушают все правила и порядки.

В этих условиях очень важное значение приобретает иерархия — каждый на своем месте и ему соответствует. Итальянцы любят начальников. Не из подобострастия, а просто из уважения к месту. С иностранцами и здесь иногда случаются курьезы. Забавно выглядел ужин в ресторане города Орвьето. Местное итальянское начальство принимало какую-то важную туристическую группу из Соединенных Штатов. В большом общем зале были накрыты столы для всей группы, и шло шумное, типично американское веселье. В отдельном небольшом зале сидели итальянцы и руководители американской группы. Последние были смущены до предела, никак не ощущая себя избранными, а скорее обслуживающим персоналом. Их функции явно заключались в том, чтобы сопровождать и развлекать солидных и богатых клиентов, которые, с их точки зрения, и были главными и важными. Для итальянцев же именно они были начальниками, так как возглавляли группу и в бумагах значились как старшие.

При этом в Италии нет непочетных должностей. Просто каждый играет свою, отведенную ему роль. Конечно, как и в театре, хочется играть роль позначительнее, но все знают, что прима одна, а массовки много, и ты не станешь примой, не пройдя через массовку.

Наверно, именно в театральной натуре итальянцев таится причина их особой любви к метаморфозам и преображениям. Ведь если есть маска и роль, значит, сменив ее, станешь совершенно иным человеком и личностью. Возможно, именно это столь привлекало к такого рода сюжетам. Еще древний Рим проявил особый интерес к этой теме. Овидий собрал вместе все мифологические истории (их около 250), в которых происходят преображения, и назвал свое собрание «Метаморфозы». Люди в них во что только не превращаются — в животных, растения, созвездия и камни.

Полтора столетия спустя другой римский писатель, Апулей, написал роман «Метаморфозы», или «Золотой осел», в котором главный герой превращается в осла и в таком обличье участвует в разного рода приключениях, в том числе и эротических (не случайно ведь юный Пушкин «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал»).

Кстати, это литературное произведение содержит прекрасную народную легенду об Амуре и Психее (так же как наш фольклорный «Аленький цветочек» записан писателем Аксаковым). Оба произведения, безусловно, имеют общую основу и несомненное сходство. Интересно различие, интерпретация сюжетов, отразившие национальные особенности двух народов. В первом случае главная проблема Психеи — ее красота и доверчивость, враги — богиня Венера и завистливые сестры, спасение приходит от высшего божества Зевса, которого уговаривает влюбленный Амур. По воле богов ее отправляют в загадочный дворец, где живет невидимый дух, который немедленно вступает с ней в интимную связь. Когда подзуживаемая сестрами она освещает его лицо во время сна, он оказывается самым красивым юношей на свете — Амуром. Основа любви здесь — красота, спасение героев — в руках богов.

В русском варианте героиня сама напрашивается на неприятности, мечтая о таинственном аленьком цветочке. Хозяин дворца (трудно представить себе, чтобы они, как в случае с Психеей и Амуром оказались в одной постели в первую же ночь) действует уговорами и разговорами, напирает на жалость, завоевывает чувства девушки умом и порядочностью. Только сестры оказываются межнациональными — завистливыми и злыми. Герой при свете дня оказывается настоящим чудовищем, и именно его любит нежное сердце героини. Основа любви здесь — судьба, суженность, вечный принцип русской женщины «хоть плохонький, но свой», спасение же героев — в преданности и стойкости.

Итальянский фольклор содержит небывалое количество сюжетов, посвященных преображениям и превращениям. Конечно, и в русских сказках есть свои царевны-лягушки и финисты-ясные соколы, на то они и сказки, чтобы происходили чудеса, но в итальянских их несравнимо больше, чем в каких-либо других. Практически в каждой все выглядит не тем, что есть на самом деле: апельсины оказываются прекрасными девушками, грязный поросенок — принцем, мальчик — рыбой.

Особняком стоят сюжеты про переодевания, когда персонаж становится тем, во что он одет. В известной сказке о генерале Фанта-Гиро в трудную для страны минуту младшая дочь короля, у которого не было сыновей, идет на войну. Ее старшие сестры не смогли переломить свою женскую натуру и не смогли воевать. Фанта-Гиро решает стать настоящим генералом. Для этого она, прежде всего, одевается соответствующим образом: «Она надела доспехи, подобрала длинные косы под шлем, опоясалась мечом да еще прибавила два пистолета. Генерал получился хоть куда». Одежда и звание диктовали и поведение. Ее противник-король, чутьем понимая, что перед ним девушка, никак не мог ее подловить. И оружие ее привело в восхищение, и ветку жасмина она по-мужски засунула за ухо, и ломоть хлеба по-солдатски маханула на весу. Переодевшись, она настолько вошла в роль, что узнать в ней девушку было невозможно, она ощущала себя генералом, и вела себя как генерал. Только вернувшись в женское платье, женской ревностью и слезами разоблачила она себя.

Идея смены ролей и масок волновала жителей Италии издревле. В древнем Риме существовал обычай  в зимний праздник Сатурналии устраивать особые игры. Рабы и их хозяева ненадолго менялись местами, рабы возлежали на ложах, а хозяева им прислуживали. Каждый получал возможность почувствовать себя кем-то другим, попробовать чужую роль. То же самое — любимые итальянцами, уже упомянутые выше карнавалы. Что это еще, как не возможность на краткий срок поменять свое обличье, стать кем-то иным. Известно, что человек в маске чувствует себя более раскованным, свободным, он говорит и делает то, на что, может быть, и не решился бы, не будь на нем маски.

Театральность итальянцев не стоит понимать упрощенно. Это не поза и фальшь, а гораздо глубже. Это — часть жизни, это — сама жизнь. Никто так не преображается от присутствия публики, не возбуждается от внимания и общения, как итальянец. В толпе, среди людей, он совершенно иной. В нем все преувеличенно, страстно и одновременно естественно. Может быть в этой непрекращающейся игре и скрыто то особое, неповторимое очарование Италии, которому легко поддаешься, находясь на ее земле, и которое не можешь потом, вернувшись домой,  выразить словами и передать другим.

 

Первый среди равных

Стремление выглядеть «на высоте» относится не только к одежде, но и к манере держаться на публике. Крайне важно показать окружающим свою уверенность, решительность, отсутствие слабости и сомнений. Столь любимая русскими рефлексия неприемлема для итальянцев. Все должны видеть, что ты — хозяин своей жизни, даже если на самом деле ты весь состоишь из комплексов. С этим связаны и многие особенности поведения итальянцев, на первый взгляд кажущиеся проявлением невоспитанности. Автомобилист, объехавший хвост пробки и ставший первым на светофоре, вызовет, конечно, естественное раздражение, но и уважение тоже. Один из путеводителей по Италии не без юмора советует читателям, которые хотят вести себя, как настоящие итальянцы и не ударить лицом в грязь,  избегать следующего поведения: показывать свое незнание по какому-либо вопросу; ходить в магазин в тренировочных штанах и футболке с надписями; уступать дорогу пешеходам на узкой улице; заговаривать с незнакомцами; позволять обогнать себя во время езды на машине; выказывать гнев; общаться на равных с обслуживающим персоналом. А самое главное, надо относиться ко всему этому совершенно серьезно.

Для итальянца очень важно быть на высоте, хорошо смотреться в своей роли. Такие вещи, как хитрость, ловкость и даже обман, считаются здесь вполне достойными качествами, если они позволяют вам выглядеть достойно. Здесь уважают богатых людей — богатство означает, что им удалось перехитрить остальных, не так важно, честным ли путем.

Великий сын Флоренции Никколо Макиавелли в начале XVI века составил жизнеописание Каструччо Кастракани из Лукки, жившего за два столетия до этого. Каструччо предстает подлинно национальным героем. Не имеет значения, что врагов своих он часто побеждал ложью и обманом. Автор не скрывает этого. Его герой с друзьями «был ласков, с врагами — беспощаден, с подданными — справедлив, с чужими — вероломен. И если мог одержать победу хитростью, никогда не старался одержать ее силою, говоря, что славу дает победа, а не способ, каким она далась»[2].

При этом он любил пошутить сам и был снисходителен к шуткам других. Макиавелли приводит множество острот итальянского героя. Так, «однажды ночью, когда он, будучи у одного из своих дворян на пирушке, где присутствовало много женщин, танцевал и дурачился больше, чем подобало его положению, кто-то из друзей стал его упрекать за это. "Кого днем считают мудрым, не будут считать глупым ночью", — сказал Каструччо». Его идеалом была сила: «Никто не бросался в опасность с большей смелостью, чем он, и никто не выходил из опасности с большей осмотрительностью. Он часто говорил, что люди должны отваживаться на все и ни перед чем не падать духом, что бог любит храбрых, ибо нетрудно видеть, что он слабых наказывает руками сильных». Таков итальянский герой эпохи Возрождения.

Другая эпоха, другая история. В конце 2003 года в Италии разразился скандал вокруг молочной компании «Пармалат». Глава этой семейной фирмы был обвинен в подлоге, обмане, воровстве, словом, во всех смертных грехах. Он их особенно и не отрицал. Хозяин фирмы был известен как человек очень религиозный, хороший семьянин, благотворитель и меценат.

Интересна первая реакция итальянцев на его арест и скандал — сожаление. Уважаемый, солидный человек — и попался. Понятно, что такие большие деньги честным путем не заработаешь, ну и что. Все отзывались с грустью и уважением. Футболист команды «Парма» грустно отметил, что им теперь совсем плохо, и пошутил с русскими журналистами — «Хотим предложить Абрамовичу купить нашу команду». В Италии уважают людей, которые разбогатели и смогли сохранить и приумножить свое состояние. Неудачники здесь не в чести. Так и отношение к владельцам «Пармалата» стало резко меняться, по мере того как стало очевидным, что они неудачники и проиграли битву.

Неудивительно, что Италия имеет стойкую репутацию страны, населенной жуликами и пройдохами. Именно обмана ожидают туристы от ее жителей в первую очередь. Да оно и не грех, обмануть этих раззяв туристов — честь невелика, а все-таки приятно. Надуть вас действительно могут в любом месте, где только почувствуют слабинку — вы неуверенный и робкий иностранец, который точно не знает, как себя вести и держаться. Русскую семью, остановившуюся для срочного ремонта машины, в авторемонте не только немедленно надули по полной программе, во много раз заломив цену, но и, воспользовавшись растерянностью туристов, всучили массу дорогих и совершенно ненужных предметов, как, например, дворники (машина-то была арендованная!). Впрочем, может быть, здесь уже в первую очередь ведущую роль играют особенности русского национального характера — все-то нам неудобно, людей обидеть отказом не хочется.

Чаще всего обижаются туристы на рестораны и гостиницы, места, где они неизбежно проводят основную часть времени. Здесь принцип один — надо быть хозяином ситуации, чувствовать (или показывать) свою уверенность. Если только итальянец увидит вашу слабость и неуверенность, он непременно ею воспользуется и вас обманет. Вот почему англичане пользуются здесь таким почетом, у них вера в себя врожденная, а чувство хозяина — органичная часть натуры.

Не доверяют себе и сами итальянцы. Поэтому они принимают активные меры, чтобы контролировать самих себя. Одна из самых больших проблем в стране — уклонение от уплаты налогов. Этим здесь увлекаются практически все — от оперных звезд до торговцев рыбой. Идет постоянная игра: власти устрожают законы, народ придумывает новые способы их обойти, в ответ власти еще больше закручивают гайки, и так до бесконечности.

Отсюда и такое количество правил, порой удивляющих и обижающих туристов, в том случае, если они не понимают, что эти меры выражают недоверие не к ним, а к местным предпринимателям. Так, при выходе из бара или ресторана необходимо иметь при себе счет, его может проверить специальная полиция — финансовая. Ее в Италии можно увидеть повсеместно, в любых самых удаленных местах. Даже на уютном озере Комо плавают специальные катерки с гордой надписью Guardia di finanza. Контроль ведется серьезный, однако, судя по сводкам в газетах, собрать налоги удается все равно меньше половины.

В гостинице вы не только обязательно заполняете бумажки на всех поселяющихся, но и оставляете свои паспорта (во многих европейских странах даже не удосужатся ими поинтересоваться, а просто спросят имя, чтобы записать в специальную тетрадь, как, например, в Англии, а в частном секторе и этого не сделают, а сразу выдадут ключи).

В больших магазинах овощи и фрукты, которые вы сами набираете из лотков, вам, как правило, взвешивает и старательно завязывает пакетик специальный продавец (в Скандинавии, например, просто стоят электронные весы и вы сами лепите этикетку). На юге Италии в придорожном ресторане самообслуживания стоит человек, который подает вам все блюда по вашей просьбе, так что сами себя вы обслуживаете только от кассы до столика. Видимо, если все это пустить на самотек, то навзвешивают и насамообслуживают себя местные жители на славу.

Может быть, именно это недоверие к самим себе породило печально знаменитую итальянскую бюрократию. Хотя, конечно, и римское наследие в данном случае тяготеет, и необходимость создания удобных и непыльных рабочих мест. К тому же, если бы не было сложностей, то не было бы и возможности преодолевать их при помощи личных связей. Порой кажется, что требования итальянских чиновников нереальны и выдвигаются в шутку. Но они сами относятся к этому вопросу вполне серьезно.

Бюрократических проблем, как правило, две главных. Во-первых, огромное количество бумаг, которые надо представить, заверенных разными печатями и подписями, зарегистрированных в самых невероятных местах, да еще очень быстро, чтобы не истек срок действия. Иначе все надо начинать сначала. Во-вторых, крайне ограниченные часы приема населения. Иногда два часа в день, иногда раз в неделю — считается, что этого вполне достаточно. Даже если собирающиеся очереди говорят об обратном.

Одно из самых популярных среди иностранцев столкновений с итальянской бюрократией — это получение вида на жительство. Один преподаватель, работающий в российском университете, получил приглашение почитать лекции в университете итальянском. Он дал согласие в апреле и к сентябрю стал собирать вещи, наивно полагая, что начало учебного года близко. Приглашения, правда, не было, но он считал, что вопрос официальный и ясный и проблем не будет. В сентябре, однако, ничего не произошло. «Ваше приглашение у ректора университета», — сообщили из Италии, в октябре оно было в Министерстве образования, в ноябре — в Министерстве труда. В конце концов оно пришло, но теперь посольство начало свою проверку. К началу декабря преподаватель, который сидел без работы, так как оформил отпуск, сообщил в посольство, что он решил отказаться от поездки. Через два дня виза была готова.

Но самые большие испытания ждали его в Италии. Чтобы спокойно жить и работать в стране, надо было получить вид на жительство. Бумаги были собраны и отданы в Квестуру — местный орган государственной власти, что-то вроде нашего паспортного стола или бывшего ОВИРА. После этого началось «хождение по мукам». С завидной регулярностью преподаватель рано утром (надо было не позже 7 утра быть у дверей, иначе можно не успеть пройти в этот день) приезжал в Квестуру, занимал очередь, покорно смотрел, как чиновники ходят пить кофе, дружески общаются, снова пьют кофе, чтобы в конце концов получить ответ: «Ваши бумаги еще не готовы». Учебный год завершился, преподаватель уехал домой и думать забыл о пережитых трудностях. Следующей зимой он оказался в Италии совершенно по другим делам. И решил вновь навестить Квестуру, просто из любопытства и немножко из принципа. Неожиданно ему был выдан его вид на жительство. Правда, срок его действия истек за несколько дней до этого счастливого события.

Принимая во внимание все эти качества — стремление обойти соседа, ловкачество, желание продемонстрировать уверенность в своих силах, гипертрофированное чувство собственного достоинства, становится очевидным, что в Италии не признают такого понятия, как очередь. Если в Англии пролезть куда-нибудь без очереди равносильно самому страшному преступлению перед обществом, то в Италии это показатель решительности и твердости характера. Вместо того чтобы чинно построиться друг за другом и продвигаться в порядке общей очереди, итальянцы будут шуметь, толкаться, пробиваться вперед, получая удовольствие в случае, если удается обойти кого-нибудь. В больших магазинах и крупных офисах с этим пытаются бороться и вводят бумажные номерки, указывающие твой номер по порядку.

Стремление перехитрить соседа, оказаться умнее его породило национальную страсть к разного рода розыгрышам. Желание хорошо смотреться в глазах окружающих отнюдь не означает, что итальянцы похожи на надутых индюков без чувства юмора. Нет, но им очень нужно, чтобы окружающие выглядели дураками.

Итальянские новеллы эпохи Возрождения полны сюжетов, удивляющих неитальянских читателей своим постоянством и настойчивостью. В центре их находятся шутки, построенные на обмане. Причем с неитальянской точки зрения многие из них чрезмерны, граничат с буффонадой и даже жестокостью. Такое впечатление, что герои «заигрываются» до такой степени, что им самим непонятно, как достойно выйти из этой ситуации, так что приходится продолжать игру, пока она сама как-то не завершиться. Вот два образчика такого рода шуток над своими ближними.

Одна из них, если верить анонимному автору, была придумана великим итальянским архитектором и инженером Филиппо Брунеллески, создателем знаменитого гигантского купола Флорентийского собора. В компании с другими известными мастерами начала XV века он решил подшутить над своим приятелем Грассо, который был инкрустатором и резчиком по дереву. Идея была простая — внушить Грассо, что он — это не он, а другой человек по имени Маттео. Шутники подговорили полгорода и в результате убедили несчастного резчика, поверившего в то, что его душа переселилась в чужое тело. Он стал жить жизнью другого человека — перешел в его дом, попал за его долги в тюрьму и т. д. Так продолжалось до тех пор, пока триумф шутников не достиг апогея. Веселью их не было предела. Читателю же становится грустновато.

Еще интереснее и решительнее поступил знаменитый Лоренцо Медичи, правитель Флоренции, со своим лекарем Маненте. Лекарь слегка надоел герцогу тем, что приходил регулярно и без приглашения к нему на обед. Было решено его проучить. Однажды, когда Маненте сильно напился в харчевне, слуги Медичи схватили и заперли его в потаенном месте. Здесь его держали взаперти много дней и ночей, давая ему обильную еду и питье, но не выпуская из комнаты. Тем временем в городе приспешники герцога инсценировали, ни больше ни меньше, смерть лекаря якобы от чумы и даже с почетом «похоронили» его. Прошло длительное время, о Маненте все успели подзабыть, а его жена вышла замуж за другого и даже успела забеременеть. И тут лекаря отпустили, он вернулся во Флоренцию, где его не узнали не только друзья, но и жена, принявшая его за дух. Много веселых минут Лоренцо Медичи, видимо, доставил злосчастный лекарь, пытавшийся вернуть себе дом, состояние и жену.

Вот такими шутками развлекались итальянцы и, если судить по переизданиям новелл, они пользовались большой популярностью.

В Италии появлялись и подлинные мастера своего дела. Один из самых известных и, видимо, успешных мошенников и шарлатанов Джузеппе Бальзамо (1743–1795), или граф Калиостро, родился в Палермо. Ловкачество, стремление перехитрить других, обман, блеф и шарлатанство стали делом его жизни и были доведены им до совершенства. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что по сей день его личность и его мистификации остаются тайной для исследователей. Их не смогли раскрыть ни французская полиция, ни римская церковь, ни любопытствующий Гете, проводивший «частное расследование» во время своего пребывания на Сицилии, ни толпы писателей и ученых, пытавшихся разгадать загадку, которую сей ловкий итальянец загадал несколько столетий назад.

Калиостро смог запутать всех, так что споры о том, кто он — ловкий проходимец или маг, которому были ведомы тайны мира, не смолкают по сей день. Даже Александр Дюма-отец, понавесивший ярлыки, причем далеко не всегда достоверные, на добрую половину исторических персонажей, во всяком случае, связанных с французской историей, не смог справиться с чародеем — романы, в которых последний принимает участие, получились вялыми и мало знакомы публике.

Калиостро явно сделал ставку на то, чем сильна была его нация, — умение хитрить, ловчить и играть роль. Он провел свою юность на Сицилии, потихоньку мошенничая, а потом исчез, и в его биографии так и остается незаполненной некая временная лакуна. В 1777 году он появился в Лондоне уже сложившимся «чародеем». Определился его внешний облик — «маска», которую он носил до конца жизни, и костюм. Он держался величественно, значительно и напыщенно, всем своим видом давая понять, что ему ведомы какие-то тайны бытия. Носил множество ярких драгоценных камней, прежде всего бриллианты огромной величины, намекая на свое несметное богатство. Появлялся в длинном шелковом наряде из лилового бархата, на котором были видны красные иероглифы, на голове носил экзотический тюрбан. Говорил он на трех-четырех языках, причем на всех с акцентом. Сам он утверждал, что родился много столетий назад и обладает секретом вечной жизни, а его родной язык относится к числу мертвых языков.

С Калиостро была теперь и спутница, помощник во всех его делах, красавица Лоренца. В таком тонком деле, как волшебство, без красивой женщины никак не управиться. Злые языки поговаривали, что он нередко давал свою жену «в долг» богатым покровителям, но, как бы там ни было, конечно, красавица Лоренца не раз смягчала ситуации своим вмешательством и нередко отвлекала внимание чересчур критически настроенных клиентов.

Его «репертуар» был разнообразен: тут и алхимия, и гадания, и заговоры, и вызывание духов, и предсказание судьбы. Калиостро хорошо приспосабливался к местным условиям — практичным англичанам он «изготавливал» бриллианты и подсказывал выигрышные номера лотереи, сентиментальным русским вызывал духов, предсказывал будущее и исцелял. Многие считают, что Калиостро был отличным гипнотизером и фокусником, но это те, кто не верит в то, что он действительно творил чудеса. Одним из его ловких приемов, и очень психологически тонких, было то, что он никогда не брал плату за свои чудеса и лечение. Подарки, которые ему добровольно дарили, оказывались в конце концов гораздо ценнее, чем обычное вознаграждение. А слава бессребреника укрепляла его магическую репутацию.

Вот с какими красивыми, поистине театральными речами, обращался Калиостро к публике: «Как Южный ветер (на Юге Италии «кальостро» назывется жаркий ветер, который долетает из Африки. — А.П.), как ослепительный свет полдня, я пришел к вам на холодный и туманный Север, повсюду на своем пути оставляя частицу самого себя, растрачивая себя, убывая с каждым шагом, но оставляя вам немного света, немного тепла, немного силы; так буду я идти, покуда не приду к концу своего поприща, в час, когда роза расцветет на кресте». Дамы приходили в восторг от подобных речей.

Два ярких эпизода из жизни Калиостро находятся в центре внимания публики, до сих пор с интересом следящей за игрой этого блестящего актера. В 1779 году он посетил Петербург. Калиостро возлагал большие надежды на русскую столицу. Все в Европе знали, что русские — чувствительны, невежественны, богаты, любят иностранцев и чудеса. Это вселяло надежду на хороший куш. К тому же граф Феникс, такое имя Калиостро принял в России, видимо для пущей романтики, надеялся на то, что русская императрица Екатерина II окажет ему особое покровительство.

Все получилось не совсем так, как ожидал авантюрист. Конечно, русское общество с интересом и неподдельным вниманием следило за выступлениями иностранца (в конце концов, в то время в России было так мало театров!). Алексей Толстой, при написании своего романа о графе Калиостро внимательно изучивший все байки и анекдоты, распространенные в России об итальянском чародее, суммировал так итог его пребывания: «Много у нас в Петербурге наделал шуму известный Калиостро. У княгини Волконской вылечил больной жемчуг; у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов и, кроме того, изничтожил внутри его пузырек воздуха; Костичу, игроку, показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч; камер-фрейлине Головиной вывел из медальона тень ее покойного мужа, и он с ней говорил и брал ее за руку, после чего бедная старушка совсем с ума стронулась...»

Скандальная история произошла с одним знатным русским семейством, доверившим графу своего безнадежно больного грудного ребенка. Калиостро обязался исцелить его при одном условии — ребенок будет находиться у него дома в течение месяца, а родителям все это время нельзя его видеть. Безутешные родители на все согласились. В назначенный же срок они получили ребенка живым и здоровым. Счастливые, они уехали домой. А вскоре по городу поползли страшные слухи о подмене. Что-де Калиостро, пытаясь переродить малыша, сжег его, а нового купил у крестьянки и отдал родителям. Калиостро ничего этого не отрицал, но, как это обычно с ним и бывало, достоверно ничего об этой истории так и не стало известно.

У многих чародей вызывал сомнения. Больше доверия вызывали свои, доморощенные кудесники, как, например, популярный в то же время в Петербурге некий Ерофеич, целивший всех своим эликсиром. А тут так, чужеземец какой-то разряженный. Плохо у Калиостро получалось с русским характером, не знал он тайн русской души, а приемы, нравившиеся в Лондоне и Париже, оказывались здесь вредными и лишними. Екатерина же вообще не пожелала его видеть и иначе как «шарлатан» в своих письмах не называла, а потом и вовсе велела ему убираться из России по добру по здорову. Вместе со своей женой, к которой так нежно привязался князь Потемкин. Екатерина даже написала несколько пьес, в которых граф Калиостро предстает как мошенник, жулик и негодный шарлатан.

Напоследок Калиостро все-таки сумел поразить русское воображение. По полицейским отчетам он выехал одновременно с четырех разных застав, что долгое время не давало покоя лучшим умам отечества.

Еще более скандальная история произошла с Калиостро в Париже. Он оказался замешанным в так называемую историю с «ожерельем королевы». Еще Людовик XV заказал крупной ювелирной фирме роскошное бриллиантовое ожерелье, чтобы подарить своей возлюбленной. Пока оно изготовлялось, король умер. Новый король, Людовик XVI, не пожелал тратить деньги на то, чтобы выкупить такую дорогую и ненужную, с его точки зрения, вещь, а Мария-Антуанетта посчитала украшение слишком вульгарным. Прошло много лет, ожерелье так и не было продано, и к ювелирам явился кардинал герцог Роган с запиской от королевы, желавшей якобы купить его тайно от своего мужа короля. Ожерелье было передано, но деньги так и не поступили. А когда ювелиры обратились к королеве, она выразила полное недоумение по этому вопросу.

Оказалось, что ожерелье забрала некая дама, а ее муж уже увез часть бриллиантов в Лондон на продажу. Дама оказалась большой подругой Калиостро, так же как и герцог Роган. В результате все, кроме королевы, оказались за решеткой. Правду выяснить так и не удалось. Все валили друг на друга, причем очень искренне. Кто так запутал всю эту историю, что и по сей день ее невозможно распутать, остается только догадываться. Калиостро и кардинала в конце концов оправдали, даму отправили в тюрьму, откуда она через некоторое время благополучно сбежала, а бедная Мария-Антуанетта запятнала свою репутацию в глазах французского народа, вскоре вынесшего ей свой жестокий приговор. Калиостро же потянуло на родину, где он был вскоре схвачен и вновь посажен в тюрьму.

Подлинный итальянец, Калиостро, и в этом была его сила, не просто играл, чтобы обогатиться, он жил игрой, стал частью придуманного им образа, в конце концов сам поверил во все те чудеса, которые он о себе рассказывал. Поэтому его было так трудно поймать на обмане. Кстати, это так никому и не удалось. Все «разоблачения» Калиостро проходят в истории со знаком вопроса, вроде и обманул, но точно не известно. Доказано ничего толком не было, а вот оправдан он был несколько раз. И в крепость Сан Лео, в которой он завершил свои дни, он попал по обвинению в ереси, пособничестве дьяволу и чернокнижии, что крайне трудно доказать в любом случае. Авантюрист, удачливый мошенник, отличный актер, ловкий фокусник или маг и волшебник — может быть, к концу жизни он и сам точно не знал, кто он такой. Во всяком случае, его грандиозная «шутка» удалась: человечество до сих пор пытается разгадать его тайну и по-прежнему остается в дураках.

В современную эпоху наглядный пример итальянских шуток и розыгрышей дают художественные фильмы. Особенно выделяются фильмы с участием Адриано Челентано. Вспомним популярный у нас в стране старый фильм «Блеф». Он и построен весь на том, кто кого перехитрит. Обман нагромождается на мошенничество и жульничество, в какой-то момент зритель перестает понимать, что он смотрит — фильм или цирковое представление с трюками. Герои «заигрываются» до такой степени, что остается только превратить все это в совершенно нелепую буффонаду, иначе разрешить ситуацию уже невозможно. Не случайно фильмы с Челентано пользовались огромным успехом у самой широкой публики в Италии, но во всем остальном мире о них принято отзываться снисходительно — так, мура какая-то.

Да и вся карьера Челентано — певца и актера — строилась на постоянных розыгрышах. Он вызывающе одевался, ходил развязной походкой, давал сумасшедшие интервью журналистам. С ним всегда что-то якобы происходило. То он срывает выборы, то устраивает пробку в центре Рима, танцуя вальс в белом костюме на центральной площади, то попадает в скандальные ситуации, явно придуманные им же самим. На запуск очередного шоу на телевидении он вышел на сцену с загипсованной ногой и весь вечер выступал именно в таком виде. И это в 63 года! Так и осталось до конца неясным, то ли он правда сломал ногу, то ли решил подшутить над толпой, заставив всех поверить в то, чего нет, и выставив всех таким образом дураками. Как бы там ни было, а песни Челентано и сегодня звучат по всей Италии. Хотя публика и подустала от него за эти годы, но все-таки он настоящий итальянец и знает, как понравиться своим.

А.П. Чехов дал жизнь известному крылатому выражению «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…». Итальянцы свято выполняют два первых условия вот уже много столетий, ревниво следя за тем, как они выглядят и, главное, как их воспринимают окружающие. Красота лица и одежды явно имеет первостепенное значение в их жизни, душа — понятие чисто русское, так что не считается, а что касается мыслей, то их, в принципе, можно и вообще не иметь, в том случае, если они не прекрасны, конечно. Жизнь и без этого совсем неплоха.

 

Радость жизни

Предметом всеобщей зависти окружающих является знаменитое умение итальянцев получать удовольствие от жизни. Радость жизни составляет важнейшую часть их бытия. Ни карьера, ни деньги сами по себе, ни труд, ни политика не столь важны, как получение удовольствия. Удовольствия могут быть разные — хорошее вино, вкусная еда, красивая женщина, общение с другом, уличный или семейный праздник. Именно эти вещи имеют первостепенное значение для итальянца, именно они составляют смысл и придают значение жизни. Гете отмечал, что итальянцы «…работают не только, чтобы жить, но и чтобы наслаждаться жизнью, и даже в труде хотят радоваться ей».

Праздники, фестивали, карнавалы, уличные шествия сменяют друг друга с завидной регулярностью. Не имеет значения — старинная ли это традиция, уходящая корнями в глубокое прошлое и носящая ярко выраженный еще языческий характер, или новинка, введенная местным туристическим бюро для привлечения туристов, все развлечения быстро становятся частью общественной жизни и отмечаются с завидным энтузиазмом. Это заразительно, и те, кому удается приобщиться к тайне Италии, принять участие в ее вечном празднике, согласятся, пожалуй, все с тем же Гете, писавшим о ней, что это «рай, каждый здесь живет в своего рода хмельном самозабвении. Со мной происходит то же самое, я, кажется, стал совсем другим человеком. Вчера я подумал: либо ты всю жизнь был сумасшедшим, либо стал им нынче».

К удовольствиям, как и ко всему остальному, итальянцы относятся крайне серьезно и со всей страстью. Так, еда, одна из главных радостей итальянской жизни, это не просто принятие пищи, гастрономические изыски, обилие и разнообразие, это важнейшее, очень серьезное, очень важное действо, в котором значительно все — порядок, время, процесс, обстановка, настроение. Каждый прием пищи — это небольшое представление, причем место и цена в этом случае не имеют значения: и дорогой изысканный ресторан, и маленькая скромная пиццерия, и деревенская траттория, все играют по одним общим правилам. Единственное исключение и, к сожалению, именно оно лучше всего знакомо путешествующим, это заведения  в местах скопления туристов. Можно оправдать итальянцев — не только жажда наживы движет ими: какой смысл тратить божественное искусство на жалких людей, которые могут потребовать макароны на гарнир к мясу, или съесть сыр на закуску, или в холодный день выпить граппы перед едой?

Суть итальянского счастья заключена в простоте и ритмичности жизни. Удовольствия должны быть самыми базовыми — еда, общение, красота, зрелища, а распорядок — постоянным и неизменным. Самые счастливые люди среди этой счастливой нации — это, наверное, пожилые мужчины, сидящие утром в баре в небольшом городке. Им уже никуда не надо спешить, ничто не собьет их радостного покоя. Каждое утро они приходят сюда, берут чашечку кофе, а иногда и чего-нибудь покрепче (могут теперь себе позволить), и долго сидят за столиком на улице, наблюдая жизнь и переговариваясь. Все в их жизни предсказуемо и определено. Они точно знают, что было вчера и что будет завтра. Это и есть счастье.

Если жизнь усложняется, в нее входят неожиданности, или (не дай Бог!) сомнения в смысле жизни, счастье начинает потихоньку уходить. То же самое происходит, если сбивается ритм, определенность, постоянство повседневности. Поэтому самые несчастные люди в Италии — это интеллигенты, так как это положение заведомо предполагает метания, сомнения и недовольство существующим миром. Но в других странах они не так выделяются, как в Италии, здесь их выдают скорбные складки на лице.

Журналист Луиджи Барзини, автор книги «Итальянцы», посвященной исследованию национального характера, утверждает, что итальянцы часто идут на маленькие хитрости и обманы, чтобы доставить радость себе и окружающим. Так, например, спидометры показывают скорость на 10 — 20 процентов выше реальной, чтобы ты мог совершенно безопасно чувствовать себя крутым гонщиком. Часы на вокзале всегда на 5 минут спешат, чтобы не вызывать неприятного чувства, что ты опоздал на поезд всего на полминуты, а вот в поезде они чуть-чуть отстают, чтобы создать иллюзию пассажирам, что они прибывают вовремя, даже если это не так. Обман не всегда вызван стремлением словчить или перехитрить, иногда он направлен на то, чтобы доставить радость себе и ближнему.

В большинстве традиционных итальянских баров с вас никогда не возьмут денег вначале. Более того, даже недоуменно покачают головой и замашут руками, хотя, казалось бы, проще нарушить порядок и взять деньги с этого бестолкового иностранца. Но нет, надо хотя бы попытаться приобщить его к радостям жизни. А порядок должен быть таким. Ты приходишь и заказываешь свой напиток — кофе, воду, вино, все равно что. Сначала — удовольствие, неторопливое и ничем не замутненное. А потом уже, перед уходом, проза жизни, деньги и прочие глупости. Конечно, в больших и оживленных заведениях, в крупных городах, на автострадах такой порядок невозможен, здесь сначала деньги, а потом уже радости, но это нарушение правила, вызванное необходимостью и суетой современной жизни.

Кстати, как это ни странно, интересный материал для изучения национальных характеров дают самые неожиданные и простые особенности быта. Вот, например, остановки на автострадах. У разных народов они выглядят по-разному, в зависимости от жизненных приоритетов. В Германии вы всегда сначала попадаете на заправку, а потом уже к ресторану — сделал дело, гуляй смело. В Англии у вас есть свободный равноправный выбор, при въезде дороги разветвляются, одна — к заправке, другая — к еде. Во Франции, как правило, у вас есть возможность сделать что-либо одно из двух вариантов, если вы решили сначала поесть, то потом найти бензин среди запутанных дорожек и парковок будет сложновато. В Финляндии все вместе, и машина, и водитель подкрепляются одновременно, практически в одном месте. В Италии, естественно, вы сначала попадаете к ресторану, где можете спокойно и с удовольствием освежиться, а уж при выезде со стоянки можно сделать и такое незначительное и неинтересное дело, как заправка машины.

Другие народы относятся к этой итальянской особенности двойственно. С одной стороны, с раздражением, все уже давно оставили этот детский радостный период позади и живут серьезной взрослой жизнью, полной проблем и неприятностей. С другой, такая ситуация не может не вызывать зависти. Очень популярный путеводитель, составленный англосаксонскими народами (т.е. прежде всего американцами и англичанами) с плохо скрываемыми раздражением и тайной завистью отмечает: «…жизнь в Италии вспыхивает искрами, уже погасшими в Европе. Итальянцы живут со вкусом, им не хватает действенности, но с лихвой достаются удовольствия. Простые действия: еда, прогулка, обычная жизнь приобретают в Италии особый смысл. Жизнью наслаждаются в полную силу, имея за спиной вековую практику».

Действительно, традиция давняя. Даже если не брать римлян и их предшественников, с их древними празднествами, продолжавшимися неделями, более поздняя история дает блестящие образчики. Стремлением получать удовольствие от жизни проникнуты даже самые печальные страницы итальянской истории. За столетия довольно нерадостной жизни — то кризис, то захватчики, то политические, то религиозные распри, — итальянцы как будто научились абстрагироваться от того, что происходит вокруг. Прекрасно это описано в «Декамероне» Боккаччо. Чума 1348 года. Люди мрут как мухи. Живые не успевают хоронить мертвецов. Мрак и разорение города. Ситауция — хуже не придумаешь. И вот группа молодых дам и кавалеров решает уединиться в загородном доме. Что толку страдать и мучиться, ожидая страшной смерти среди всеобщего уныния и запустения? Не лучше ли сидеть в саду, среди приятных людей, пить хорошее вино, есть отличную пищу и вести приятные беседы? А там — будь что будет. Может быть, именно в радости жизни и есть спасение от страшной болезни.

Описывая ужасы чумы во Флоренции, Боккаччо приводит две разные, по его мнению, точки зрения на то, что надо делать в такое трудное время. Неопытный неитальянский глаз не сразу поймет, в чем разница во взглядах, ибо и в том, и в другом случае суть одна — получай удовольствие и думай о дне сегодняшнем, радуясь тому, что ты-то еще жив. «Некоторые полагали, — сообщает Боккаччо, — что умеренная  жизнь  и  воздержание  от  всех  излишеств сильно помогают борьбе со злом;  собравшись  кружками,  они  жили,  отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных  и  им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую  пищу  и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы  то  ни  было  говорить с собою и не желая знать вестей извне — о смерти или больных, — они  проводили время  среди  музыки  и  удовольствий,  какие  только  могли  себе  доставить. Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много  пить  и  наслаждаться,  бродить  с  песнями  и  шутками,  удовлетворять,  по  возможности,  всякому  желанию,  смеяться  и  издеваться   над   всем,   что  приключается — вот вернейшее лекарство против недуга»[3].

Это стремление радоваться дню сегодняшнему, не задумываясь особо о дне завтрашнем, часто называют легкомыслием. Могущественный правитель Флоренции Лоренцо Медичи сочинил вакхическую песню, в которой наставлял свой и без того любящий веселье народ:

… Ждать до завтра — заблужденье,

Не лишай себя отрад:

Днесь изведать наслажденье

Торопись и стар и млад.

Пусть, лаская слух и взгляд,

Праздник длится бесконечно.

Нравится — живи беспечно:

В день грядущий веры нет[4].

Может быть, именно из-за этой любви к жизни, принимаемой за легкомыслие, итальянцев нередко, и несправедливо, упрекают в лености. Марк Твен, путешествовавший по Италии, со свойственным ему резким юмором писал: «Мы проезжали через невообразимо странные, чудные городишки, нерушимо хранящие древние обычаи, все еще лелеющие мечты глубокой старины и не слыхавшие о том, что земля вертится! Да и не интересующиеся, вертится она или стоит на месте. У здешних жителей только и дела, что есть и спать, спать и есть; порою они немного трудятся — если найдется приятель, который постоит рядом и не даст им уснуть. Им не платят за то, чтобы они думали, им не платят за то, чтобы они тревожились о судьбах мира… Обыкновенно они работают не надрываясь часа два-три, а потом предаются ловле мух». Но следующие за этим строки выдают внутреннюю причину столь резкого отношения — простую человеческую зависть, зависть человека, прибывшего из мира бизнеса, где каждая минута — это деньги, где мгновение может перевернуть судьбу, а значит, никогда нельзя и расслабиться: «В них нет ничего почтенного, ничего достойного, ничего умного, ничего мудрого, ничего блестящего, — но в их душах всю их глупую жизнь царит мир, превосходящий всякое понимание! Как могут люди, называющие себя людьми, пасть так низко и быть счастливыми?»

Сегодня поверхностный наблюдатель во многом согласится с американским писателем, путешествовавшим по Италии почти 150 лет назад. В итальянцах нет истовости по отношению к работе. Свои обязанности они выполняют, по крайней мере так это выглядит, не спеша, перемежая их кофе, вином и едой, по отношению к которым они проявляют подлинный энтузиазм, и бесконечными разговорами ни о чем. Идея, что жизнь — это труд, чужда их философии. Даже мысль о том, что жизнь — это зарабатывание денег и путь к богатству, не слишком им интересна. То есть богатым хочет быть, конечно, каждый, но желательно сразу и чудом. Например, выиграв в лотерею или получив наследство. А методично по крохам откладывать деньги, во всем себе отказывая, во имя какого-то грядущего богатства — это не для них.

Вместе с тем страна живет и функционируют, и порядок в ней есть, хотя и свой. Общественные туалеты — чистые, дороги — прямые, магазины рано утром открыты и торгуют свежим хлебом и булочками. Виноградники ухоженные, масличные рощи аккуратнейшим образом вычищены. Причем работают, как правило, сами итальянцы, не турки, например, что приходится видеть на черных работах в Германии или Франции.

В Италии есть культ прекрасного и старинного, но нет культа чистоты, грязными улицами здесь никого не удивишь. Вместе с тем именно здесь самая сложная и современная система сбора мусора. Даже не пытайтесь выбросить стеклянные бутылки или банки с общим мусором. Вас непременно найдут и укажут на ошибку. Все истово сортируется по отдельным мешкам, да еще и разного цвета — общий мусор, стекло, пластмасса, бумага и т. д. А вот за собаками на улице никто убирать не станет. Это не Англия, где каждый хозяин бежит за своим любимцем с целлофановым пакетом и все собирает. Величественный итальянец, прогуливающий собачку, не станет унижать свое достоинство сбором дерьма. Как результат, загаженные улицы городов, особенно крупных. Такая вот на первый взгляд противоречивая натура, хотя на самом деле все гармонично и закономерно.

Жизнь и ее простые радости составляют смысл бытия. Все остальное — способ их получить. Судьба известного ловеласа и авантюриста Казановы  (1725 — 1798) прекрасно иллюстрирует это положение. В отличие от Калиостро, жизнь Казановы досконально известна по его же собственным мемуарам и воспоминаниям современников. В ней мало белых пятен или загадок. Но некое непонимание все-таки осталось, и ему удалось напустить туману вокруг своей личности. Его имя стало синонимом распущенности и плутовства. Любовные интриги — вот чем прославился он в веках, а карточная игра, мошенничество и даже гадание были просто средством существования. Это знают все, кто никогда близко не знакомился с жизнью и творчеством знаменитого итальянца.

Что смущает читателей его знаменитых мемуаров, так это предельная честность и искренность их автора. Уж очень не вяжется создаваемый им образ с коварным и расчетливым соблазнителем женщин. Сластолюбие, легкомыслие, но главное — огромная любовь к жизни, вот что составляет основу его характера. Что касается правдивости, то и эту проблему можно решить, зная особенности итальянской натуры. В его поведении много игры, выдумки, маски, но все это совершенно искренне и с полной отдачей, с самозабвенным вживанием в образ.

Казанова пишет, выражая свое жизненное кредо: «Нет ничего и ничего не может быть дороже для разумного существа, чем жизнь… Смерть — это чудовище, которое отрывает зрителя от великой сцены, прежде чем кончится пьеса, которая бесконечно интересует его!»[5] Где уж тут «береги честь смолоду», или «долг превыше всего»! Такие мелочи, как совесть, честь, мораль, — ничто в сравнении со всепоглощающей любовью к жизни, которая и была главной страстью Казановы. Жизнь, любой ценой, вот самое интересное и главное, причем жизнь как вечная игра, которую и смотришь, и являешься ее участником.

Казанова много скитался, путешествовал, но везде интересовался только одним — получением удовольствия. Ни деньги, ни слава не привлекали его, и не они заставляли странствовать по свету, а поиски новых ощущений и чувств. И он получал их сполна, и везде они были разные. В Италии он встретил любовь, во Франции — разврат, в Англии — большие неприятности, в России — дикие, не сказать бы варварские, страсти. Русская крепостная со странным именем Заира, которое Казанова придумал для нее, вела себя, если верить мемуарам, как раз так, как и должна была настоящая русская женщина в стереотипном представлении иностранца: отдавалась вся без остатка, любила страстно, ревновала до того, что набрасывалась на него с ножом и, конечно, убеждалась в его настоящих чувствах только после хорошей взбучки.

Природное жизнелюбие и делает Казанову столь привлекательным для всех, кто знает его не просто по имени и слухам. Да, в его воспоминаниях много пикантных описаний любовных встреч и свиданий, но на фоне того, что показывает современное телевидение в дневное время, они кажутся детским наивным рассказом. Более того, Казанова кажется неисправимым романтиком. А сколько чувств и сентиментальности в его любовных историях! Интересно, что, в отличие от Дон Жуана, Казанову никогда не преследовали оскорбленные мужья или братья, а сами женщины сохраняли о нем приятные воспоминания.

Самым, пожалуй, романтическим был его роман с некоей Анриеттой или Генриеттой. Три месяца, которые они провели вместе в Парме, он вспоминал как счастливейшие в его жизни. Анриетта была красива, прекрасно воспитана, остроумна и полна тайн. Кто она, откуда, почему скитается, все было загадочно и непонятно. У нее было много скрытых талантов. Так, ее игра на виолончели потрясла его: «Я убежал в сад и там плакал, ибо никто не мог меня видеть. Но кто же эта несравненная Анриетта, повторял я с умиленной душой, откуда это сокровище, которым я теперь владею?..» Вот вам и коварный ловелас!  «Кто думает, что женщина не может наполнить все часы и мгновения дня, — писал Казанова на старости лет, — тот думает так оттого, что не знал никогда Анриетты... Мы любили друг друга со всей силой, на какую были только способны, мы совершенно довольствовались друг другом, мы целиком жили в нашей любви»[6].

Роман закончился совершенно внезапно, прекрасная незнакомка покинула великого любовника, оставив его с разбитым сердцем. Но история их отношений продолжалась. Через 13 лет после этого, в гостинице «Весы» в Женеве, где они простились когда-то, Казанова обнаружил на окне надпись, написанную бриллиантом, «Ты забудешь также и Анриетту». Но этого не произошло: «Нет, я не забыл ее, ибо теперь, с головой покрытой седыми волосами, я вспоминаю ее, и это воспоминание служит чистой отрадой для моего сердца. Когда я думаю, что в старости моей я счастлив только воспоминаниями, я нахожу, что все-таки моя жизнь была скорее счастлива, чем несчастна. Я благодарю Бога, первую причину всего, и радуюсь сознанию, что жизнь есть благо». И вновь гимн жизни и счастью, написанный даже в не слишком счастливой старости.

Трогательные отношения продолжались между бывшими любовниками всю жизнь, хотя они больше ни разу не виделись. Когда Казанова, уже будучи не слишком молодым человеком, свалился с тяжелой болезнью на юге Франции, Анриетта прислала к нему сиделку. После этого началась переписка, продолжавшаяся всю их жизнь до глубокой старости. Распутник и ловелас умел внушать глубокие чувства своим возлюбленным, но не потому ли, что и сам верил в искренность своих собственных чувств.

Романтическая история Казановы и Анриетты легла в основу нескольких художественных произведений. У нас в России Марина Цветаева написала свое «Приключение». Перед расставанием героиня говорит страдающему перед разлукой Казанове:

Когда-нибудь, в старинных мемуарах, —

Ты будешь их писать совсем седой,

Смешной, забытый, в старомодном, странном

Сиреневом камзоле, где-нибудь

В Богом забытом замке — на чужбине —

Под вой волков — под гром ветров — при двух свечах...

Один — один — один,— со всей Любовью

Покончив, Казанова! — Но глаза,

Глаза твои я вижу: те же, в уголь

Все обращающие, те же, в пепл и прах

Жизнь обратившие мою — я вижу...

И литеры встают из-под руки,—

Старинные — из-под руки старинной,

Старинной — старческой — вот этой вот —

моей...

Великий любовник окончил свои дни в замке графа Вальдштейна в Богемии, куда он был приглашен на прозаическую должность библиотекаря. Большую часть времени он писал свои мемуары, перебирая события своей жизни, украшая и наряжая их для потомков. Описывая свой последний серьезный роман, который завязался во время его нахождения в Милане (подлинная любовь для Казановы все-таки была возможна лишь на земле Италии), он создает настоящий гимн жизни и ее радостям.

«Я любил, я был любим и был здоров, и у меня были деньги, которые я тратил для удовольствия, я был счастлив. Я любил повторять себе это и смеялся над глупыми моралистами, которые уверяют, что на земле нет настоящего счастья. И как раз эти слова, «на земле», возбуждали мою веселость, как будто оно может быть где-нибудь еще!.. Да, мрачные и недальновидные моралисты, на земле есть счастье, много счастья, и у каждого оно свое. Оно не вечно, нет, оно проходит, приходит и снова проходит... и, быть может, сумма страданий, как последствие нашей духовной и физической слабости, превосходит сумму счастья для всякого из нас. Может быть, так, но это не значит, что нет счастья, большого счастья. Если бы счастья не было на земле, творение было бы чудовищно, и был бы прав Вольтер, назвавший нашу планету клоакой вселенной — плохой каламбур, который выражает нелепость или не выражает ничего, кроме прилива писательской желчи. Есть счастье, есть много счастья, так повторяю я еще и теперь, когда знаю его лишь по воспоминаниям». В этом весь Казанова, в этом вся Италия!

Любовь к жизни неразрывно связана в Италии с любовью к своей стране, своей области, своему городу, своей семье, ну а в центре всего этого любовного построения находится сам человек, прекрасный и замечательный. Природное самодовольство является важной отличительной чертой итальянской натуры. В некотором смысле отношение итальянцев к окружающему миру можно было бы выразить популярной когда-то в нашей стране детской песенкой: «Какой чудесный день! Какой чудесный пень! Какой чудесный я! И песенка моя!»

Слабости самолюбования подвержены даже самые сильные люди. В этом нет парадокса. Просто в Италии гордость за самого себя, любимого, не является слабостью. Вот начало мемуаров великого вояки Джузеппе Гарибальди: «У меня было доброе сердце, и следующие случаи, как бы они ни были незначительны, подтвердят это.

Однажды я поймал кузнечика. Принеся его домой, я начал играть с ним и оторвал бедняге ногу. Я так опечалился, что, запершись в комнате, долго и горько плакал»[7].

Трогательно в своей наивности! Трудно представить себе представителя какой-нибудь другой национальности, столь трепетно и с искренним чувством отзывающегося о себе. Как подлинный итальянец Гарибальди любил также позу и декорации. Первым делом он выбрал подходящий костюм для своих сторонников — красные рубахи. Существует история, рассказанная самим Гарибальди, о том, что это было случайностью, что один фабрикант не смог продать большую партию красных рубашек и отдал их бесплатно. Кто знает, но уж очень к месту и вовремя случилась эта история.

Образ самого героя был запоминающимся и ярким. Не случайно разные элементы его одежды вошли в моду, причем не только в Италии. «Гарибальди» называли мужскую мягкую фетровую шляпу без полей, куртки а-ля Гарибальди — из красного кашемира, украшенные золотым позументом и пуговицами — были популярны среди женщин.

Вот каким представлялся  Гарибальди русским современникам, дающим взгляд со стороны. Писатель-народник Сергей Степняк-Кравчинский так описывал итальянского героя: «Дикий наездник пампасов в красной рубахе и высокой калабрийской шапке с широким белым пончо на плечах, с огненно-красными кудрями и с такой же бородой, развевающимися по ветру, прекрасный, как античный Марс. Кто на него взглянет, тот с ума сойдет».

В восторге от него был и юный в те годы Дмитрий Менделеев, отнюдь не революционер по взглядам, будущий великий ученый: «Где был когда-нибудь такой человек, как Гарибальди?.. Он всех и каждого очаровывает, заставляет бросить личные цели для общих, его красноречие просто, как и он сам, — моряк, генерал не по чину, а по природе, правитель, оратор... Он не берет ни почестей, ни денег. Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей!» Наконец, личный друг Гарибальди, оставивший о нем подробные воспоминания, Александр Герцен отмечал: «Костюм его чрезвычайно важен: в красной рубашке народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она поведет куда хочет и, главное, отведет от народа; но народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье... Гарибальди, целиком взятый из Корнелия Непота, с простотою ребенка, с отвагой льва».

Во всем облике и образе Гарибальди было что-то картинное, именно так должен был выглядеть самый что ни на есть настоящий борец за свободу. Все его действия обставлялись торжественно и с театральной помпой. Неудивительно, что итальянский народ признал в нем героя и пошел за ним. А сегодня самый захолустный городок имеет площадь или улицу, носящую его имя.

Итальянцы гордятся национальными достижениями, и не без основания. Списки, озаглавленные «Что Италия дала миру», которые они любят составлять для того, чтобы этот самый мир не забывал об их достижениях, действительно впечатляют. Вот один из них, составленный итальянским профессором для лекции в американском итальянском клубе. Профессор задает страшный вопрос: что было бы, если Италии не существовало бы на свете, что потерял бы мир. Вот что исчезло бы с лица земли:

Пицца, Неаполитанские песни, Софи Лорен, перспектива в живописи, Возрождение, Леонардо да Винчи и Мона Лиза.

Шекспир был бы вынужден переписать большое число своих пьес.

Музыка, так как именно итальянский монах изобрел нотную запись в XI веке, а также дал названия нотам — до, ре, ми, фа, соль, ля, си — взяв первые буквы из итальянского же религиозного гимна.

Балет, скрипки, пианино. Вивальди, опера, Россини, Верди, Риголетто, Мадам Баттерфляй, Паганини, Карузо.

Музыка выделяется особо. Конечно, не отрицает автор списка, существуют еще и немцы с их музыкальным даром, но, по меткому высказыванию одного писателя, «слушая Россини, ты начинаешь чувствовать себя хорошо, а слушая Бетховена, хочется встать и пойти завоевать Польшу».

Все виды спагетти, равиоли, мороженое.

Чеки и банки.

Два месяца в календаре: июль и август были названы в честь римских императоров. Сам календарь, введенный Цезарем и реформированный папой Григорием XIII, тоже итальянцем.

У французов не было бы Наполеона Бонапарта, Екатерины Медичи и их haute cuisine.

Русские лишились бы части Кремля, Зимнего дворца и Эрмитажа. Испания — Эскориала, Англия — прекрасных садов, американцы — Капитолийского купола. Немцам было бы негде проводить каникулы.

В науке — Галилео Галилей, процесс гальванизации, единица измерения вольт, радио, изобретенное Маркони.

Мафия.

В искусстве — Микеланджело, Джотто, Боттичелли, Тициан, Рафаэль, Караваджо. В архитектуре — Палладио.

Итальянский дизайн, известные марки: феррари, гуччи, валентино, армани.

Заметим, что список этот, особенно в художественной его части, далеко не полон.

 

Сосредоточенность на себе и своем мире привела к тому, что итальянцы крайне мало интересуются политикой. С их непосредственной жизнью это никак не связано: привычный ритм не нарушает, и слава Богу! В истории Италии было так много самых разных политиков, так часто ее кроили и перекраивали, что самое безопасное и приятное — это жить в своем мире и радоваться этой жизни. К тому же политика — это довольно скучно, хотя итальянцы и предпринимают все усилия, чтобы извлечь максимум удовольствия из этого серьезного дела: то порнозвезду выберут в парламент, то скандальный законопроект примут, а уж про количество скандальных личностей у власти и говорить не приходится. Вон премьер-министр Сильвио Берлускони с завидной регулярностью привлекается к суду, и ничего, только адвокаты богатеют.

Гораздо интереснее — футбол. Это действительно национальная страсть. Злые языки поговаривают, что итальянцы живут только ради двух самых главных вещей — еды и футбола, которые составляют две константы их мира. Но это не совсем справедливо, удовольствий, конечно, гораздо больше. Но это, может быть, и главные.

Так же как и политику, итальянцы не признают законы. Они их обсуждают, принимают, а живут все равно так, как приятнее. Для этого они готовы лавировать и изворачиваться, придумывая все новые способы спокойной жизни согласно собственным правилам. Способность итальянцев выпутываться из любых сложных ситуаций хорошо известна. Стремясь обойти закон любой ценой они дают волю фантазии: так, в 1989 году, когда в стране было введено обязательное пристегивание, один неаполитанец немедленно приступил к продаже футболок с изображением пристегнутого ремня. Говорят, спрос на них был велик.

В стране пытаются учитывать эту национальную специфику. В поездах надписи на английском и немецком языке запрещают высовываться из окна, а на итальянском просто не рекомендуют. Все равно ведь будут, что толку запрещать. Налоги устанавливают огромные, так как все твердо знают, что никто их в полном объеме не заплатит. Говорят, что земли, отошедшие к Италии от Австрии, первое время испытывали неожиданные трудности: им постоянно повышали налоги, так как никто не верил, что они их платят полностью.

 

Известный американский путешественник и журналист Билл Брайсон так отзывается об особенностях итальянской натуры: «Итальянцам совершенно не свойственна никакая организованность. Они проживают свои жизни посреди своеобразного светопреставления, которое я нахожу крайне привлекательным. Они не стоят в очередях, не платят налогов, не приходят вовремя на встречи, не начинают никакого дела без хотя бы небольшой взятки и совершенно не верят ни в какие правила». Знакомая картина, не так ли…

Стереотип о неорганизованности итальянцев крайне распространен и имеет для этого все основания. Вспомним известный международный анекдот, согласно которому ад это место, где повара — англичане, полицейские — немцы, любовники — швейцарцы, механики — французы, а организуют все итальянцы (в раю они — любовники, но об этом позже).

Эти качества итальянцев подмечали во все времена. В XIX веке русский публицист А.В. Дружинин писал о «неразумии итальянского народа», «милых и геройских чертах ее народа, на первый взгляд кажущегося вечно несовершеннолетним народом». При этом, правда, он считал, что Италии принадлежит «богатая будущность». Отношение к итальянцам как малым непослушным детям, которые только и думают о своих удовольствиях и не хотят слушаться старших, достаточно распространено в мире. А может, это наоборот, мудрость старших, уже познавших суетность жизни и осознавших тщетность большинства усилий?

Вместе с тем «неорганизованные» итальянцы сумели организовать достаточно много в этом мире (см. приводимый выше список «Что дала миру Италия»). Причем любовь к жизни и житейским радостям, нелюбовь к порядку отнюдь не мешают им заниматься серьезными делами. Достаточно только вспомнить, что банковское дело зародилось именно в Италии. Банкир (поначалу главной его функцией был обмен денег, к которому постепенно добавились прием вкладов и выплата процентов) сидел за похожим на скамью столом, называемым banco, отсюда и название. Итальянские банкиры к XIV веку держали в своих руках пол-Европы и ссужали деньги даже английским и французским королям. Их представительства  находились в Лондоне, Париже, Барселоне. В Сиене же функционирует старейший в мире банк, основанный еще в 1472 году.

Как и о большинстве народов, об итальянцах сказано много парадоксальных вещей. Крайне бедная страна, в которой живут очень богатые люди. Все население — отличные актеры, самые плохие из которых играют на сцене. Современный американский писатель, постоянно живущий в Италии, отмечал, что «итальянцев отличает потрясающая способность противостоять катастрофам, сравнимая по масштабу только с их полной неспособностью иметь дело с успехом».

Парадоксов и противоречий в характере итальянцев хватает. Да и главные особенности — игра, ставшая жизнью, а жизнь — игрой — очень располагают к созданию разных образов и типажей. Отсюда и разные, порой противоположные мнения об их отличительных чертах. Каждый видит что-то свое. Но это не мешает единству и цельности натуры.

© 2013 Электронная база данных

«Национальные менталитеты: их изучение в контексте глобализации и взаимодействия культур»

Сайт создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №13-03-12003в)

2013 Разработка и поддержка сайта

ООО «Интэрсо»